Мы оставались в опочивальне до самого вечера. В дверь постучала служанка, хотела принести свечи, но Агнесса крикнула ей, чтобы та пришла позже. Затухающий дневной свет просачивался сквозь плотные стекла оконного витража. Агнесса раздернула занавеси и поскорее натянула ночную рубашку. Я в спешке оделся, неловко нашаривая свои вещи, разбросанные по обе стороны кровати. Нас охватило сильное смущение. Подобно Адаму и Еве, которые на пороге земного рая с испугом обнаружили свою наготу, мы вдруг осознали, что наделали. Острое угрызение совести побудило нас уничтожить все следы момента, когда была отброшена всякая сдержанность и опровергнуты законы целомудрия.
То ли любовь воскресила силы, которых Агнессе недоставало, то ли она лихорадочными движениями стремилась заставить себя поскорее забыть то, чему только что предавалась, но едва мы оделись и причесались, как Агнесса решительно заговорила со мной, стремясь утвердить принципы своего будущего поведения.
– Я не позволю растоптать себя, – сказала она, когда мы спускались в комнаты. – Я дам бой. Немного погодя отправлюсь к королю. Необходимо, чтобы он покорился мне или же дал объяснения.
Я был рад, видя, что к ней вернулись вера в себя и твердость духа. И все же я был далек от мысли, что она приведет в исполнение свои намерения. Когда спало возбуждение момента, вновь проступили черты усталости и недуга, хоть я и не понимал тогда этого. В комнатах, которые Марк, по моей просьбе, натопил, было жарко от пылающих вязовых и березовых поленьев, и было легко говорить о путешествиях и поездках верхом. Но там, за окнами, зима обещала сильные морозы. Я надеялся, что Агнесса, когда придет время действовать, вспомнит о превратностях климата и скверных дорогах.
После ужина она дружески обняла меня и поднялась к себе. Я отдал Марку распоряжение приготовиться к завтрашнему отъезду и отправился спать в ту комнату, которую обычно занимал в Лоше. Я покинул замок в разгар утра. Агнесса встала рано. Надела красное бархатное платье с куньим воротником. Она пожелала мне счастливого пути и позаботилась, чтобы мы взяли достаточно съестных припасов и питья. Тайком она сунула мне в карман статуэтку из слоновой кости, изображающую святого Иакова. Такие вещицы возили с собой состоятельные паломники в надежде на покровительство святого. У меня нередко возникало желание дойти до Компостелы, а чтобы утешиться, так как у меня никогда недостанет времени совершить такое паломничество, я снабжал деньгами многочисленных кающихся грешников, просивших моей помощи. Не то чтобы я верил в так называемые святые реликвии. Но мне всегда казалось, что судьба моя крепкими тайными узами связана с этим паломничеством. Ведь кто, как не святой Иаков, заставил пуститься в путь множество людей по всей Европе: крестьянина – покинуть пашню, жителей севера – открыть для себя юг, а людей с востока – запад? Паломничество наряду с войной – самый древний способ перемещения людей. Я, посвятивший свою жизнь тому, чтобы привести в движение все вокруг на суше и на море, товары и торговцев, ощущал себя наследником и, так сказать, продолжателем дела того святого, чьим именем был наречен. Быть может, Агнесса догадывалась об этом. Во всяком случае, этот подарок, с моей точки зрения, был ею выбран не случайно. Впоследствии я лишился статуэтки, о чем глубоко сожалею.
Свинцовые тучи, в то утро затянувшие небо, были снизу позлащены невидимыми солнечными лучами. К ледяному ветру примешивался запах вспаханной земли. Над крепостными стенами летали вороны. Агнесса стояла в дверях, чуть подавшись назад, – вероятно, хотела, чтобы лицо ее оказалось в тени и невозможно было бы разглядеть охватившее ее замешательство. То, что произошло, разбило что-то между нами, и мы оба это понимали. Меня это потрясло куда больше, чем ее. Ведь, в отличие от меня, она знала, что это недоразумение не будет иметь последствий, его вскоре вытеснит другое предстоящее событие. Она помахала мне рукой и, не дожидаясь, пока я выеду со двора, вернулась в замок. Дверь захлопнулась. Больше я с ней никогда не виделся.
V. К возрождению