Большое сердце

Павел часто-часто заморгал, как бывало у него всегда в минуты большого душевного волнения. Казалось, он сейчас расплачется.

— Товарищ у меня остался там… Вместе сюда ехали… Герой! — едва слышно уронил он, продолжая стоять, и голос его осекся.

— Понимаю, — твердо сказал лейтенант и, взяв под козырек, вытянулся, как на карауле.

На батарее стало торжественно-тихо.

Е. Ружанский ФОНАРЬ Рассказ

Степа дежурил в эту ночь на крыше, охраняя здание своей школы.

Лишь вчера сюда привезли раненых. Их разместили по классам в первом этаже. По коридорам бегали санитары с носилками, у ворот дежурили красноармейцы с винтовками. Школа стала госпиталем.

Поэтому, придя сегодня на дежурство, Степа волновался, словно впервые поднялся на эту крышу темной осенней ночью. Слух и зрение его были обострены. Каждый шорох настораживал. Несколько раз обошел он свой участок крыши, окликая товарищей и расспрашивая их о том, как им дежурится.

— Все нормально, Степа, да вот озяб малость, — ответил Володя Еремеев, дежуривший по соседству.

Подумав немного, Степа сказал:

— Давайте, ребята, на чердак! Погрейтесь немного.

Ребята спустились на чердак, а Степа остался один на крыше.

Под ногами темнела улица, знакомая до мелочей, исхоженная, родная. Он и в темноте мог точно определить, где находится булочная, где газетный киоск.

Внизу лежал родной Ленинград, и Степа, чувствуя себя стражем этого притихшего города, не замечал ни ветра, ни стужи.

Вдруг ему показалось, что на противоположной — через улицу — крыше блеснул и погас огонек. Степа стал внимательно присматриваться. Однако ничего там больше не светилось.

«Померещилось», — подумал он, но уже никак не мог оторваться от того места, где блеснул огонек.

Но вот по небу, упираясь в тучи, прошелся прожектор. Пучок лучей скользнул по крыше, и Степа увидел: у дымоходной трубы притаился человек.

В это время прожектор уже снова шарил по грязно-серым тучам, словно пытаясь пронзить их. И Степа так больше ничего не заметил на погрузившейся в темноту крыше.

Прошло, наверно, много времени. Степа озяб и собрался уже на чердак погреться, когда снова на противоположной крыше блеснул свет.

В темноте огонь был ясно виден, он горел, как ночной костер в степи.

«Пожар?» — с тревогой подумал Степа. Он хорошо знал, что этот дом, разрушенный снарядом, пуст. В нем никто не живет. Откуда же огонь? Ведь там и дежурных никого нет…

«Надо милиционеру сказать», — решил Степа и позвал ребят.

Володя Еремеев и Костя Красин поднялись наверх и, увидев мерцающий огонек, сразу согласились со Степой:

— Да… Тут что-то неладно… Надо заявить…

Но Миша Корольков, худенький, низкорослый и обычно молчаливый мальчик, вдруг горячо выступил против:

— Конечно, милиционеру заявить легче всего. Сказал — и с плеч долой… А вот если бы самим проследить да поймать того сигнальщика!.. А так что — заявили, а сами в кусты…

Вой сирены не дал ему договорить, но было ясно: Миша Корольков считал их трусами.

— Подумаешь, герой! — обидчиво воскликнул Костя Красин.

А Володя Еремеев обычным для него шутливым тоном заявил, стараясь избежать спора:

— Все нормально! Поручим Мише Королькову проследить за сигнальщиком. Милиционеру тоже сообщить надо.

А Степа смотрел на крышу и словно не слышал, о чем спорили товарищи.

Все сильней и сильней гудели сирены: заводские, корабельные, уличные… Казалось, никаких звуков больше не существовало, кроме гудящих сирен, наполнивших собою эту темную, как деготь, ночь.

— А ну-ка, Миша, пойдем со мной, да быстро, — заторопился Степа. — А вы, товарищи, глядите в оба… Дело такое, сами понимаете. Воздушная тревога, а тут рядом с госпиталем — сигнальщик. Его нужно сейчас же…

Он не договорил. Загрохотала, заухала неподалеку зенитка, за ней вторая, третья…

Степа с Мишей стремглав побежали с лестницы вниз. У ворот их остановил дежурный.

— Куда?

— Мы с крыши… с крыши, — на ходу ответил Миша Корольков, показывая рукой.

— Мы — дежурные… с крыши, — торопливо ответил и Степа.

— Постой, постой! Какая крыша, причем тут крыша? — снова остановил их красноармеец.

— На соседней крыше огонь… — заикаясь и перебивая друг друга, ответили они и выскочили на улицу.

— Ну и ребятки, — пробормотал им вслед красноармеец улыбаясь. — Померещилось — огонь на крыше… В войну играют… А тут не до игры…

Ребята тем временем бежали к перекрестку. На полпути Миша Корольков вдруг заявил:

— Не пойду я к милиционеру, Степа. Иди сам, а я тут подожду.

Степа махнул рукой, мол, «как хочешь, некогда разговаривать с тобой», и побежал дальше.

Когда он вернулся с милиционером, Миши нигде не было видно.

«И куда бы он мог деваться?» — с досадой подумал Степа.

Исчезновение товарища срывало весь его план. Степа предполагал, что вместе с милиционером он поднимется на крышу, а Миша будет дежурить внизу, у чердачной лестницы. А теперь…

— Ну, где ж твой приятель? — спросил милиционер.

Он первым вошел в полуразрушенный дом и очутился у темной лестницы, ведущей на чердак.

— Сбежал, видать, твой приятель, — продолжал милиционер и добавил: — Ну, ты оставайся тут и смотри. Если кто-нибудь появится, проследи, куда он пойдет.