Большое сердце Петербурга

Васильевский остров начал застраиваться еще в петровские времена. А Петр Первый решил сделать Стрелку культурным и деловым центром города. Трезини в 1719–1721 годах спроектировал здания Двенадцати коллегий, Биржи, Гостиного двора и собора. Вдоль Большой Невы заложили фундаменты под Кунсткамеру и дворец царицы Прасковьи Федоровны, позднее Академии наук.

В 1805–1810 годах архитектор Тома де Томон построил на пустой площади между этими участками здание новой Биржи. Перед зданием архитектор установил две 32-метровые ростральные колонны со статуями морских божеств у подножия. По легенде, скульптуры у подножия колонн являются аллегориями четырех русских рек: Волхов и Нева, Днепр и Волга. По морской традиции башни, служившие маяками, украсили рострами кораблей, отсюда и их название – ростральные.

Для создания гармоничного ансамбля перед зданием Биржи сооружается искусственная насыпь с полукруглой площадью, выдвинувшая Стрелку Васильевского острова на сто метров в сторону Невы. Был создан эффект контраста объема Биржи и мощной горизонтальной линии гранитной набережной со спусками к Неве. Созданный полукруглый выступ использовался для парадной пристани морского порта.

Анна опаздывала, я повторил про себя урок и двинулся к Неве по пологому спуску. Там я неожиданно встретил ее, но не одну. Анна была с каким-то мужиком в нелепой шляпе. Она улыбнулась:

– Познакомься, это Эдгар. Он швед.

Я холодно улыбнулся шведу и изо всей силы пожал ему руку, но выдавил из шведа только улыбку.

– Давно ждешь?

– Нет, только подошел.

– А мы давно уже здесь гуляем, – как-то виновато улыбнулась мне Анна.

– Молодцы. – Я посмотрел на гигантский гранитный шар, который мне захотелось столкнуть. Я зачем-то вспомнил, что автор шаров Самсон Суханов вырубил их на глаз, без измерительных инструментов. В это время Эдгар что-то сказал по-шведски.

– Эдгар замерз и предлагает выпить кофе.

– Что, шляпа не греет? Ушанку надо было брать, – сказал я шведу, который снова непонимающе улыбнулся в ответ.

– Ну так идем?

– Нет, спасибо, потом еще за шведским столом придется шведскую семью разыгрывать. Зачем это тебе, Аня?

– Снова иронизируешь. Прости меня, если можешь. Правда, я тебе ничего не обещала такого.

– А ему пообещала или уже дала? – посмотрел я на Эдгара. На Анну мне смотреть не хотелось, я прятал от нее свои глаза.

– Перестань. Только не включай маленького мальчика. Помнишь, как ты сам мне когда-то говорил: принимай все как есть, это лучшее лекарство от иллюзий.

– Принял, чувствую, у меня уже передоз. – Я переключился на львиные маски, которыми была украшена стена Стрелки. Хотелось зарычать.

– Эдгар пригласил меня к себе в Стокгольм. Ты же понимаешь, это мой единственный шанс, мой и моей матери. Она там пройдет курс лечения.

– Я понимаю. – Собрав силу воли, я столкнул один шар с души, тот покатился и упал в Неву. – Вы идите в кафе, а то твой швед замерз совсем уже.

– Хорошо, спасибо, созвонимся тогда после, – поцеловала она меня в щеку, взяла под руку шведа и стала растворяться в дымке скупого зимнего солнца.

Проводив их взглядом, я снова посмотрел на шар. Ком – в горле, и шар сейчас был его прототипом. Подошел к камню и изо всех сил попытался его столкнуть, понимая, что затея бессмысленная, просто боролся со своим комом ревности, негодования и обиды, которые сообща давили на жалость.

– Молодой человек, вам помочь? – отвлек меня от моей печали женский голос.

– Спасибо, я сам справлюсь, – ответил я миловидной девушке, которая проходила рядом в компании двух веселых подруг, и отстал от камня. «Чего я к нему привязался? Чужой ведь камень. Лежит у Питера на душе, а тому хоть бы хны, потому что душа большая. Мой камень по сравнению с его – просто галька», – приводил я в чувства свои мысли. Сунул холодные руки в карманы пальто и двинулся к Дворцовому мосту.

* * *