Большое сердце Петербурга

– Симфония номер один, – скромно заметила Анна. – Шостакович. Не смотри на меня так, я в музыкалке училась семь лет, поэтому знаю.

– Браво! – Я имитировал аплодисменты.

– Кстати, первую симфонию он посвятил своей первой любви.

– А сколько у него их было всего?

– Не дерзи! Это была очень светлая любовь. А симфоний было пятнадцать.

– Они поженились в итоге?

– Я же говорю – светлая.

– Ну да, все с ними ясно.

– Думаешь, если светлая, значит ясно? Живя впроголодь, он работал пианистом-тапером в одном из питерских кинотеатров, а после тяжелой операции был отправлен в санаторий. Там, в Крыму, он познакомился с Татьяной, москвичкой, дочерью известного литературоведа. Между ними вспыхнул роман, в результате которого родилась симфония.

– Значит, не зря встретились, – прошли мы дальше вдоль Консерватории. Возле одного из окон Анна опять замерла.

– Что там? – Мы подошли ближе.

– Штраус.

– Вальс.

– Браво! – ответила Анна своими на мои аплодисменты. – Не все еще с тобой потеряно в музыкальном плане.

– Как тебе Штраус?

– Не знаю, я люблю «Кино».

– «Кино» каждый может, а ты попробуй полюбить Штрауса. Может, ты читал его «Сто писем о любви» к Ольге Смирнитской?

– Я не читаю чужие письма, – улыбнулся я.

– Жаль. Иоганн Штраус – король вальса – будучи на гастролях в Питере, влюбился без памяти в русскую дворянку Ольгу Смирнитскую, первую русскую женщину-композитора. Штраус сделал аранжировку для нескольких произведений Ольги и включил их в программу своих концертов. Однако ее родители не одобрили союз своей дочери с немецким композитором, а сама девушка так и не решилась на побег. Их любовь превратилась в письма. Он был впечатлительный, эмоциональный, даже наивный. Как всякому гению, ему были свойственны перепады настроения, неуверенность и ранимость. Три ступени, как в вальсе: раз-два-три, раз-два-три. Сам он писал, что чувствует себя сильнее других людей.

– Еще бы, столько людей танцуют под его дудку.

– Опять ты иронизируешь.

– Вовсе нет. А ее письма есть?

– Нет, может быть, их и не было.

– Не было слов.

– Мне кажется, Ольга просто играла с ним.

– А он записывал.

– Вот откуда вальсы. – Анна неожиданно приблизилась и поцеловала меня в щеку.

– Мне кажется, все женщины играют.

– Возможно, но не все мужчины способны услышать в этом музыку. Новая Голландия

– Как дела?

– Да, какие могут быть дела в воскресенье. В воскресенье надо заниматься бездельем.

– Нужно обязательно заглянуть в Новую Голландию.

– А виза нужна? – улыбнулся я.

– Нет, она же Новая. Она действительно Новая, так как сейчас здесь идет глобальная реконструкция и уже создано новое арт-про- странство. Чувствуешь, какой воздух? – завела меня Анна на этот творческий островок.

– Да, Мойкой пахнет.

– Сам ты Мойка. Свободой! Разве ты не чувствуешь?

– В Питере свободой несет отовсюду, – согласился я. – Город-то революционный.

– Выкрутился, – улыбнулась мне Анна. Посреди Голландии был огромный пруд, в нем плавали огромные розовые лебеди.

– Что же ты мне не сказала, что здесь лебеди, я бы взял булку.

– Они хлеб не едят, точнее, им нельзя, – ответила на мою шутку Анна. – И вообще они резиновые.

– А чем питаются резиновые?

– В основном эмоциями. Смотрят люди на лебедя, улыбаются, а ему уже хорошо.

– Вот и пообедала птаха, – добавил я.

– Я бы тоже так хотела.

– Тебе нельзя, растолстеешь.

Анна улыбнулась комплименту:

– Джентльмен, ничего не скажешь.

– И не говори. Лучше присядь, – предложил я Анне освободившийся пуфик. Мы провалились в манну мягких кресел, которые были раскиданы вокруг сцены, где выступала какая-то группа. Ребята играли на виолончелях рок.

– Знакомая песня, – кивнул я Анне.

– Да, отлично играют.

Ребята действительно выкладывались от души, они пилили свои инструменты смычком с таким усердием и талантом, что народу вокруг становилось все больше.

– И все-таки, почему Голландия?

– Тебе с начала рассказать или с конца? – порывалась встать с пуфика Анна, чтобы подойти ближе к сцене. Видно было, как голова ее покачивалась в такт музыке.

– Как тебе удобно.

– Как обычно в Питере, все началось с Петра. Название это приписывают самому Петру Первому. В Голландии он учился кораблестроению. Все, что связано было с кораблями, так или иначе приобретало голландский оттенок. Первоначально «Голландией» в Санкт-Петербурге назывались склады корабельного леса около Адмиралтейства. После того как склады перенесли на этот остров, сам остров получил название «Новая Голландия».