– Пойдем лучше на Львиный, – чувствуя серьезность моих намерений, потянула меня за руку Анна. – Если уж и целоваться, то лучше на Львином мосту, он пешеходный, по крайней мере. Там можно спуститься к воде. Тихое место.
– Пошли. А почему Львиный?
– Сейчас увидишь.
Мы прошли по Львиному переулку и скоро вышли к каналу Грибоедова, через который был переброшен этот изысканный мост. По углам мост охраняли чугунные львы.
– Теперь понятно, – посмотрел я в глаза одного из преданных львов.
– Идеальное место для романтических свиданий.
– Лучше не придумаешь.
Старый город и вековые деревья глядели на меня испытующе. Будто ожидали, как я это буду делать. Какие у меня есть предложения. Понятно, им было с чем сравнить, скольким свиданиям они уже были свидетелями. Все время одно и то же. Одни и те же слова. Я посмотрел на безмолвную гладь канала – нельзя было ударить в гладь лицом. Требовалось нечто выдающееся. Было кольцо, выдающегося не было. «Мы так и знали. Нет слов», – вздохнули листвой деревья; ветер подхватил несколько листочков и спустил на воду, словно кораблики, благословив в дальний путь их романтический порыв.
Улица Большая Морская
Питер как хороший коктейль. Сколько ни пей – хочется повторить.
– Одна из самых ярких улиц города, – указала мне рукой Анна, пока мы ждали светофор. – Как только ее раньше не называли: Большая Гостиная, Бриллиантовая, Морская, Герцена.
– Последнее название, конечно, так себе, при всем моем уважении к критику.
– Эта улица была законодателем мод: первые газовые фонари, первые – электрические, даже первая кола пролилась и утолила жажду советских граждан именно здесь.
– Что насчет первой любви?
– Не без этого, – вздохнула понимающе Анна. – Здесь, в здании Императорского Общества поощрения художеств на улице Большой Морской, дом тридцать восемь, жили Николай и Елена Рерихи.
– Я думал, они жили в Тибете.
– Между экспедициями на Алтай, в Тибет и Монголию они жили здесь, в служебной квартире. В их доме бывали лучшие художники своего времени. Николай Константинович называл супругу своей вдохновительницей, а Елена Ивановна следовала за мужем во все экспедиции и все записывала.
– Скажи проще – она была музой и летописцем.
– А началось все в Петербурге. Они венчались в церкви Императорской Академии Художеств на Университетской набережной, дом семнадцать. Счастливая пара.
– Судя по его яркой живописи, счастья было через край.
– Я бы сказала, – через рамки. Глядя на его картины, понимаешь, насколько ярок наш мир.
– Точно. А мы все розовые очки боимся снять.
Целоваться – это вкусно. Я пробовала.
– Город скульптур. Более сотни жителей.
– И все в белом. – Мы шли медленно по Летнему саду в сторону Невы, здороваясь взглядом со статуями.
– Здесь в Летнем саду тайно встречались Екатерина Михайловна Долгорукова, воспитанница Смольного института, и император Александр Второй. Впервые он увидел ее в возрасте семнадцати лет, когда посетил Смольный.
– А во второй раз уже в Летнем саду? – пошутил я. – Мне кажется, здесь легко было спалиться.
– Поэтому они чаще встречались в Бельведере в Луговом парке Петергофа.
– Красиво встречаться не запретишь.
– Роман продолжался многие годы, их тайные встречи проходили в Летнем саду.
– Наверное, у скульптуры «Амур и Психея».
– Почему? – удивилась Анна.
– История в чем-то похожая. Читала «Метаморфозы» Апулея?
– Пока только «Метаморфозы» Овидия. А ты неплохо знаешь античную литературу.
– Я же готовился.
– На следующий год снова собираешься поступать?
– Не знаю, если в армию не заберут, но хотелось бы закончить начатое…Так вот. Психея стала женой бога любви Амура. Но со своим избранником она встречалась лишь в ночной темноте и никогда не видела его лица. Злые сестры, ревнуя, убедили Психею в том, что муж ее – отвратительное чудовище. Потрясенная этой вестью, Психея ночью зажигает светильник, чтобы взглянуть на мужа и убить его, в одной руке светильник, в другой – кинжал. Но на брачном ложе она видит не чудовище, а красавца, прекрасного Амура, и ненависть отступает под натиском любви… Там есть еще продолжение. Капелька горячего масла из светильника разбудит Амура, и ненависть надолго затмит ему глаза. Психею ждут новые испытания, прежде чем Амур снова сможет ей доверить свою любовь.
– Ненависть и любовь, постоянная рокировка, – взглянула Анна на меня как-то загадочно, теплым сливочным взглядом.
– Аннушка уже разлила подсолнечное масло, – добавил я Булгакова. Анна улыбнулась шутке.