– Хорошо, берем ласку на вооружение, – как котенок, уткнулась она своим холодным носом в мою щеку.
Набережная любви. Канал Грибоедова
Лакмус гармонии в паре – женский смех, а потом уже мужской. Мужчины могут смеяться или не смеяться, но если в семье не звучит женский смех – беда.
– В этом доме жили вместе Иван Тургенев и Полина Виардо, они повстречались впервые в Петербурге, – показала мне Анна на старинный дом.
– Может, встретились?
– Нет, не цепляйся к словам, в тысяча восемьсот сорок третьем году именно повстречались, когда Полина приехала в Петербург в труппе оперы «Севильский цирюльник». Виардо выступала в Зимнем дворце. Иван Сергеевич Тургенев влюбился с первого взгляда, или, как он сам говорил, с первой ноты. Ему – двадцать пять, ей – двадцать два. С тех пор он поклонник и обязательный гость на всех выступлениях Виардо. Муж Полины ее страшно ревновал.
– Она еще и замужем была?
– А как же. Так и общались – он, муж, она и ее мама.
– Творцу все к лицу.
– Сначала Иван Сергеевич Тургенев проводил с ее семьей все свободное время, все больше влюбляясь в Полину. Там все было искренне. Сердце Тургенева было занято Виардо, они постоянно общались. В общем, она стала его музой.
– А что сказал муж?
– Ясно, что он и мама были против, но что он мог сказать Тургеневу?
– Му-му.
– Вот именно. В Петербурге Иван и Полина встречались в доходном доме по адресу Невский проспект, дом шестьдесят четыре, где останавливалась актриса с семьей. Там писатель доверял ей все свои тайны и свежие рукописи.
– А мама с мужем сидели в соседней комнате. Муж то и дело вскакивал с кресла: «Что-то долго они сегодня! Боюсь, не сдержусь, маменька».
– Полноте. Парочку часто видели на набережной канала Грибоедова. Эта набережная одна из самых живописных в городе, известная в девятнадцатом веке в народе как «Набережная любви».
– Вот где романтика. «Набережная любви», конечно, романтичнее звучит, чем «канал Грибоедова». Вот уж действительно горе от ума.
– Там располагалась Театральная школа, позже – училище, инкубатор невест. Среди молодых людей было модно ухаживать за юными актрисами, поджидая их в театре и по дороге на репетиции, осыпая кареты подарками, букетами, фруктами и конфетами. Явление приобрело такой оборот, что сам великий князь Михаил Павлович объявил приказ об аресте тех, кто преследует учениц, но и это не имело успеха: что такое приказ, когда речь идет о чувствах, когда среди поклонников в свое время были замечены такие пылкие и великие личности, как Михаил Юрьевич Лермонтов и Александр Сергеевич Пушкин, а фуэте выпускницы Театральной школы Матильды Кшесинской вскружило голову самому Николаю Второму. Кунсткамера
– Куда летом поедешь?
– К маме.
– Ты счастливый человек. У тебя есть мама.
Последние ночи как-то не спалось. Не давали покоя индийские боги. В течение нескольких дней я копал историю Петербурга, пытаясь понять, в какую историю могли они попасть. Разгадка была проста: боги были не индийские, а индейские. Видимо, Анна не хотела меня в это вмешивать и решила максимально усложнить задание.
В итоге я нашел их в неприметном дворике Кунсткамеры. Как оказалось, именно там встречаются молодые люди для откровенных разговоров.
Суровыми и грозными богами оказались гипсовые слепки с древних скульптур в долине Сан-Августин. Там по всей ее территории разбросано несколько сотен каменных изваяний, и некоторые имеют высоту до пяти метров. Они охраняли гробницы умерших вождей. Во дворе Кунсткамеры вокруг разбитой клумбы стоят семь молчаливых истуканов, покрываясь мхом и темнея от питерской сырости.
По преданию, здесь нельзя говорить неправду, иначе последует кара. Именно поэтому многие приводят сюда возлюбленных, чтобы узнать правду о взаимности чувств.
– Ну, рассказывай, – сказал я Анне, когда она всматривалась в совсем неприветливые глаза богов.
– А ты быстро нашел. Ты знаешь, что у них даже есть имена. Вот этого зовут Тескатлипока, что значит «курящееся зеркало», это бог ночи, холода и колдовства, – поежилась Анна. – А вот тот – Шипе-Тотек, бог сева и весеннего цветения, его все называют Шапито.
– Ты мне зубы не заговаривай, – постарался я быть решительным. – Тем более здесь нельзя, боги рассердятся.
– У меня мама болеет.
– Вот как, – тоже невербально обратился я к индейскому богу ночи. – Я могу чем-нибудь помочь?
– Нет. Необходимо ее отправлять на лечение за границу. В общем, нужны огромные средства.
– А сколько?
– Много, мой мальчик, очень много, – вдруг очень взрослой стала Анна.
Я достал нож, подошел к идолу и полоснул палец. Теплая струйка крови потекла по коже. Я поднес палец к идолу. Кровь стала падать на его руки.
– Ты с ума сошел.
– Нет. Говорят, у одного академика из Кунсткамеры болела мать. Уже отчаявшись, академик пришел просить помощи у заморских божков, разрезал палец и окропил кровью одну статую. Мать скоро пошла на поправку.
– Не мать, а сын.
– Да какая разница.