Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года

Я иду домой, грустное слово.,
Стать членом общего стада.
В железнодорожных поездах нет личных вагонов;
Никаких хорошеньких девушек, никаких тенистых переулков;
Нет команды слуг на побегушках;
Некому наблюдать за моим взлетом и падением.
Много работы, мало отпусков;
Никаких специальных лодок на водных путях нет;
Никаких кадиллаков и меньше фордов;
Никаких криков голодных орд.
Чтобы прокатиться, я должен оплатить свой проезд
Есть только одно отличие между здесь и там.

Возвращающийся домой человек из племени АРА был обременен теми же тревогами, что и возвращающиеся колобки в 1918 году. Многие солдаты были из маленьких городков, и, повидав один-два больших города за время своей службы в AEF, они боялись возвращаться на ферму. Помимо осмотра достопримечательностей, у большинства из них был большой опыт пребывания в Европе — приключения, опасность и романтика — в масштабах и интенсивности, которые они не могли ожидать, что вновь откроют для себя дома. Один пончик написал на следующий день после перемирия: «Идея вернуться к гражданской жизни кажется ужасным скачком. Я действительно привык к дракам, жизни под открытым небом, управлению компанией по производству воздушных шаров с большим количеством людей, грузовиков и т.д., И это на какое-то время оставит довольно странное ощущение». Несколько дней спустя другой сформулировал это более лаконично: «Спуститься на землю и найти работу после путешествия на фалдах Судьбы».

Примерно так все выглядело для человека из АРА, уходящего на пенсию, хотя его бремя было намного тяжелее, потому что в большинстве случаев он отсутствовал дольше и вкусил власть и привилегии, которыми пользуются американские борцы с голодом в экзотической стране. Он привык противостоять самым крупным бандитам на своей территории, включая их тайную полицию, и часто добивался своего. Он привык быть объектом обожающего внимания со стороны туземцев, которых он спас, и произносить тосты как за спасителя нации. На улице все взгляды следили за ним, и он заранее предвкушал возбужденный шепот: «Вон идет американец».

Теперь он стоял на грани анонимности.
Я собираюсь домой около третьего,
Стать членом общего стада.
Увидеть себя в бродвейском джеме,
Где никто не будет точно знать, кто я такой;
Где я буду довольно банальным,
Нет пристального внимания населения;
Только множество напрасных сожалений,
Не произносится шепотом «едет американец»;
Никаких личных лож рядом со сценой;
Никаких спекуляций по поводу моего возраста;
Где суп подается без творога
Для простого члена общего стада.

Дело в том, что, когда немцы капитулировали, большинство колобков хотели сразу же отправиться домой, и они горько жаловались, когда нехватка транспортных судов задерживала их возвращение. Оглядываясь назад, кажется, что это не так, отчасти потому, что большое количество репатриантов испытали это «довольно странное чувство» только по возвращении домой. Только столкнувшись с тем, что историк Кеннеди, обсуждая их бедственное положение, называет «маленькими муками обычной жизни», они испытали глубокое чувство потери.

Хотя многие работники гуманитарной помощи заявляли, что они «сыты по горло» Россией, судя по теплой реакции на жалобу Хиллмана, не многие могли предвидеть, что произойдет. Вклад Хиллмана заключался в том, что он запечатлел на бумаге сцены из «Возвращения к нормальной жизни», которые могли нарушить мечты человека из АРА наяву. Джордж Корник, техасский врач, почувствовал, что маленькое стихотворение Хиллмана попало в яблочко. Он отправил копию домой своей сестре Эми в Сан-Анджело — ей, а не своим родителям, потому что опасался, что последняя строфа вызовет у них неверное сообщение.