Большое солнце Одессы

Приехали еще пожарники: эти сразу — с ломом, топорами и баграми — бросились в огонь. Мне было непонятно, как люди могут выходить из огня, и всякий раз, когда пожарник бросался туда, я боялся, что оттуда он уже не выйдет.

— Ай, — крикнули с мостовой, — ай, славно горит!

Мы вернулись домой поздно, после одиннадцати, когда пожар потушили. Мама, пока мы были там, на пожаре, не могла найти себе места, а у папы было хорошеє настроение — такого настроения у него давно не было.

— Ты доволен, — тихо сказала мама.

— Нет, я буду плакать.

Мама качала головой, а папа говорил, как же ему не плакать, когда горит такое добро — боны и доллары!

Мама начала стелить, но папа забрал у нее простыни и пробормотал, что ничего страшного не случится, если она посидит в стороне, а он сам все сделает.

Натягивая чистые наволочки, папа тоже копался, даже больше чем мама, но ему просто повезло: за стеной у Семки Кроника, радио уже сыграло "Интернационал”, а свет горел, как будто было еще только начало вечера, а не двенадцать часов ночи.

ВОЛШЕБНИК ШУРУМ-БУРУМ

— Са-абираем! Са-абираем! Тряпки и тапки, галоши не для ноши, железо да кости — все к нам в гости. Как только соберем — сразу деньги выдаем. Са-абираем! Са-абираем!

Старик выкрикивал нараспев эти слова, и во дворе серого шестиэтажного дома жалкие стихи звучали как молитва, обращенная вверх, туда, откуда светит солнце. Но в глубине двора солнца не было — в окна первых двух этажей оно заглядывало только в июне, а теперь уже был конец августа.

— Са-абираем! Са-абираем! — опять запел старик, но голос его становился все глуше и тише. Потом он умолк и, задрав голову кверху, медленно переводил взгляд с этажа на этаж. Окна были раскрыты, но только в одном из них, у погнувшейся пожарной лестницы, старик заметил женщину. — Дамочка, дамочка! Что у вас: сломанная кровать, тряпки, рваные галоши? У такой милой дамочки мы примем все.

Но у милой дамочки не было ни того, ни другого, ни третьего. У нее разбилось стекло. Может быть, гражданин вставляет стекла?

— Нет, мадам, стекла мы не вставляем. Мы не стекольщики.

Окна по-прежнему оставались раскрытыми, но никто не выглядывал.

Старик уже не кричал и не озирался кругом, а терпеливо ждал. И вдруг он обратился к нам:

— Дети, как вам это нравится? Мне же надо план выполнять, а как я могу это сделать, если люди такие несознательные?

У старика были большие, добрые, лукаво прищуренные глаза и морщинистый загорелый лоб, с бурой полосой вверху — от тесного картуза. Пальцы его беспрестанно двигались.

— Дети, скажите сами, — снова заговорил старик, — где ваши галоши? Или там нет дырки, или задник не порвался? И дырка есть, и задник порвался. А носки, а штанишки, а рубаха на змейке? Это же все горит на вас, горит!

Мы слушали его, и каждое слово вызывало у нас жгучий стыд за матерей, которые мешают этому доброму человеку выполнить план.

Он заметил наше смущение и, собрав всех в кружок, заговорил совсем другим голосом — голосом заговорщика:

— Дети, скажу вам по секрету: я волшебник Шурум-Бурум. Я знаю: вам нужен футбольный мяч. И детский велосипед с моторчиком, скорость двести километров в час. Угукай не угукай, а двести километров — это таки сто и еще раз сто. А из чего все это? Из сырья. А что я делаю? Как раз собираю — ну, хлопчики, живей! — утильсырье, совершенно верно, утильсырье. Умные дети — сразу видно. Особенно этот мальчик с чубчиком. Он, наверное, чемпион по шахматам?

— Нет, нет! — хором закричали мы. — Борька не чемпион, Шурка — чемпион.

— Конечно, Шурка, — живо согласился с нами старик. — Я просто не заметил его: он стоял у меня за спиной. Так вот, Шурик, ты будешь начальником.

— Начальником? — удивились ребята. — Каким?

— Каким? — сурово, как учитель в классе, когда ученик не может ответить на самый простой вопрос, произнес старик. — Кто скажет? Никто? Хорошо, я сам скажу. Он будет начальником команды по сбору сырья. Главный склад здесь, в углу, возле пожарной лестницы. Где собирать сырье? Всюду. Чердак, комната, ванная, кухня, подвал — утиль можно найти везде. Он как железо и алмазы — они у нас под ногами, а мы их не видим. Он как золото в морской воде, как жемчуг в океане. Он как эти камни, по которым вы ступаете. Чем они были раньше? Они были грязью, которую извергают вулканы Италии. А теперь? Теперь они защищают нас от грязи. Дети! Вокруг нас богатства, а мы топчем их своими ногами. Вперед, дети! Добро принесет нам добро.

Через минуту мы были на чердаке. В голубом небе проплывали легкие и чистые, как белоснежный дым, облака, но временами казалось, что это мы плывем, а они, эти облака, неподвижны.

Шурик взобрался по лестнице на крышу и пальцем поманил нас к себе.