Большой аргиш

Все женщины в романе разные. Дулькумо, Этэя, девочка Пэтэма — каждая из них со своим душевным складом, со своим характером. У Дулькумо муж тяжел на подъем, она вынуждена быть более самостоятельной, чем Этэя, смелее и решительнее.

Дулькумо сама отправляется на покруту и, хотя русский торгаш ее обманул, обсчитал, она все-таки своего добилась — привезла сыну новое ружье. С мужем она обращалась не всегда так, как велел обычай, она защищала свое право на уважение. В ее характере М. Ошаров уловил те проблески нового, которые уже начали проявляться к тому времени у некоторых женщин-северянок.

Наибольшего успеха писатель достиг в изображении Сауда, Пэтэмы к старика Бали. Здесь уместно сказать о том, как он этого успеха добивался, какими специфическими средствами пользовался.

Самое привлекательное свойство поэтического таланта М. Ошарова — полнота и обстоятельность, с которой он рисует людей, предметы, явления природы. Вначале даже кажется, что ничего примечательного он о людях и вещах не сообщает. Все выглядит просто и обыденно. Рауль, например, занялся рыбой. «Он взял в зубы рыбий хвост… Разрезал ножом вдоль спины и развернул сига в розовый лист». Пэтэма трудилась над покровом для своего чума. «В широком медном котле булькала кипящая вода и кутала в пар стянутые в трубки небольшие берестяные куски. Они преют вторую ночь, зато шьются хорошо, как вязкая лосина». Сауд рыбачит, охотится. Этэя грудью кормит ребенка; Дулькумо шьет наряды, Топко делает лодку — во всех случаях приводятся писателем мелкие подробности, казалось бы, необязательные уточнения. Но они-то и создают ощущение полной реальности происходящего, придают образам объемность и рельефность, без которых немыслимо искусство живописания.

Разумеется, эта точность и подробность воспроизведения предметов и явлений связана у М. Ошарова с другой задачей — чисто этнографической: с документальной достоверностью показать жизнь и быт совершенно незнакомой нам народности. Но в том-то и дело, в том-то и достоинство романа, что эта этнография не досадный и скучный привесок, она тесно переплетена, как хорошо почувствовал М. Горький, с художественной тканью романа. В письме к В. Зазубрину М. Горький писал:

«Владимир Яковлевич, у Ошарова этнография так плотно сращена со всей тканью романа, что я затрудняюсь: что и где можно сократить? И даже возникает сомнение: надо ли сокращать, как будто надо, но жалко»[3].

Стремление к детализации и документальной точности обусловлено, следовательно, не только научными целями, но и художественными. Это — метод писателя, посредством которого он хотел передать всю полноту явлений жизни эвенков, их сложный и отнюдь не примитивный, как это могло показаться с первого взгляда, внутренний мир. Именно через эти подробности жизни народа, выписанные художником С удивительной тщательностью, мы узнаем правду о человеке, проникаем в его душу, в его существо.

Разве можно понять и полюбить старика Бали, Рауля и Топко, Сауда и Пэтэму, не представляя уклада жизни эвенков во всех тончайших нюансах? Вера в верховное существо, в духов, например, естественна для эвенков, всецело зависимых от природы, от ее капризов. И. М. Ошаров изображает всякого рода обряды — похороны, удачную охоту на медведя и т. п. Погибла всеми любимая Пэтэма, и вот что мы читаем:

«Пэтэмы не стало, но не умерла ее душа. Она только откочевала в другой мир. На могильный лабаз ей положится все, что нужно в большую дорогу. Когда она закончит этот аргиш, она родится «там» вновь, будет расти, кочевать, жить. С земли Пэтэма ушла не навсегда. Когда тело ее снова умрет, оно останется в том мире, вечная же душа опять возвратится на землю новым человеком.

Бали верит, но не знает, — когда это будет».

Здесь и горечь утраты, и самоутешение, и беспомощность анимистического мировоззрения, выраженного просто и человечно, в соответствии с характером народа.

Даже в пейзажных зарисовках писатель стремится передать восприятие и осмысление природы не свое, ошаровское, а героев произведения: «На желтую мерзлую землю выпал снег и нарядил ее в мех полношерстного зайца». «Заря пропыхнула смолевой лучинкой и погасла». «На вершине чума солнце свило огненное гнездо». И тут же легенда о происхождении какого-нибудь явления природы, сказка о повадках лесного зверя. Даже отдельные образные средства почерпнуты М. Ошаровым из северной поэзии или связаны с нею по своему строю и духу: «Бесшумной совой пролетела короткая ночь».' «Тучи, как выкупанные медведи, вытрясали в тайгу дождевую влагу». «Этэя, как голодный дятел, долбила Рауля». О Бали, потерявшем Пэтэму, сказано: «Недаром же он замолчал и свернулся, как береста от жара».