Большой дом. Пожар

— Ты видишь, этот мальчик добрее тебя, — сказал отец. — Он беден, но не зарится на твою книгу… Каждый раз, как ты станешь капризничать, жаловаться… вспоминай, что есть много детей, которые работают и у которых никогда не было ни книжки, ни игрушки.

— Моя книга, — упрямо повторил ребенок.

— Да, твоя, — вздохнул отец.

Он посмотрел на часы и сказал Омару:

— Ступай, малыш!

Он открыл ему дверь. Омар переступил за порог и побежал.

XXII

Мама чистила, убирала, переходя из комнаты в комнату и все время разговаривая сама с собой. Изредка она выбегала, не переставая говорить, во двор, требовала от сестрички Зхур подтверждения своих слов и возвращалась в комнату продолжать свой монолог. Зхур молчала. До нее донеслись слова: «Наша честь для нас все. Она выше счастья; это истинная правда!»

Небо было покрыто тяжелыми тучами. Стаи черных птиц сновали взад и вперед, издавая пронзительные крики. Такие же крики, повторенные эхом, доносились со стороны скалистого плато, возвышавшегося против фермы. Вдруг солнце залило светом двор; за все утро оно выглянуло впервые.

Что это ей вздумалось говорить о чести? До сих пор Зхур не слушала ее. Главное в человеческой жизни — честь! Пусть так, Зхур на это наплевать. Она в этом ничего не понимает. Пустые слова. Слова, которые слышишь изо дня в день. Уж лучше молчать. Но в ней поднималось какое-то смутное опасение, которое никак не удавалось подавить. Слова старшей сестры взволновали ее, Зхур почудилась в них неведомая опасность, подстерегавшая ее самое. Что за ними кроется?

Зхур набирала простоквашу из большого синего кувшина, где молоко закисало уже два дня. Наполнив маслобойку на три четверти, она подвесила ее к фиговому дереву, стоявшему во дворе.

В эту минуту в комнату вошел Кара. Он направился к Маме.

— Ты решила, что я из тех людей, которые ничего не замечают. Не так ли? Я вижу каждый день Зхур. Совсем еще девчонка, а становится женщиной. Сколько ей лет?

— Когда умер отец, ей было пять лет и два месяца. С тех пор прошло девять лет, а я помню все, как будто это было вчера. Ей теперь четырнадцать и два или три месяца.

— Уже совсем взрослая. И очень мила.

Надо было подать ему завтрак; этим занялась, как обычно, Зхур. Кара запихивал в рот куски серого хлеба и запивал его большими глотками сыворотки, которая булькала у него в глотке. Зхур, когда все принесла, стала несколько поодаль в ожидании: не потребует ли еще чего-нибудь Кара. Мама бросила быстрый взгляд на младшую сестру, которая стояла нахмурившись. Муж не в первый раз заводил разговор о Зхур. Сердце Мамы сжалось от обиды.

Чего в сущности хочет муж? Уж не думает ли он, что девочке придутся по вкусу его слова? В таком случае он ошибается. Речи мужа бередили ей сердце. Может ли она в чем-нибудь упрекнуть его? Сознает ли он, по крайней мере, смысл своих слов? «Ах ты деревенщина, — мысленно крикнула ему Мама. — Низкий, низкий человек!»

— К ней сватаются, — продолжал Кара.

— Ай, ай! Ты говоришь об этом в ее присутствии, — упрекнула его жена. — Зхур, выйди во двор. Кто сватается? — спросила Мама, когда сестра, опустив голову, вышла из комнаты.

— Женщины всегда торопятся, выкладывай им все сейчас же.

— Почему ты не хочешь сказать мне? Боже мой, возможно ли это?

Он смотрел куда-то в пространство, медленно пережевывая хлеб.

— Посмотрим.

Посреди двора, усевшись на ящике, Зхур без передышки сбивала масло. Мама отправилась за водой. Было душно, но дождя как будто не предвиделось. Облака над горами тихо ползли по небу. Зхур казалось, что земля и вместе с ней весь мир кружится, как колесо большой прялки. Серые долины были одеты серебристой листвой олив, обрамленных черными пашнями. Вода из источника, рождавшегося на горе, текла недалеко от дома, шагах в пятидесяти. Слышно было, как она журчит. Она брала начало у кривых стволов фиговых деревьев и неслась среди полей прямо к ферме. Усадьба как бы лежала в ее гибких объятиях.

Зхур, оставшись дома, с регулярностью маятника двигала поршнем маслобойки, издававшим глухой звук. Ее руки при каждом движении касались груди, обрисовывавшейся под туникой. У нее были широкие бедра и крепкое тело. Еще несколько месяцев назад Зхур была девчонкой. И вот неожиданно ее тело налилось, созрело. Кожа у нее была удивительной белизны. Густые волосы ложились мягкой черной волной. Мужчины, увидев ее, останавливались, у них перехватывало дыхание. Она вдруг почесалась сквозь одежду, а затем, подняв рубашку, начала скрести живот ногтями. Во влажном воздухе носился слабый запах кислого молока, смешиваясь с более густым духом навоза и лошадиной мочи, шедшим из открытой конюшни.