Большой дом. Пожар

Омар шел по галерее, направляясь домой. Ему показалось, что за спиной кто-то делает ему знаки. Он обернулся: Зхур. Она стояла в глубине комнаты и вытирала свои голые руки. Это была дочь Зины, той самой женщины, которую он, проснувшись, застал за оживленной беседой с Айни. Молодая девушка была, казалось, чем-то смущена и взволнована. Омар решил идти своей дорогой. Пойдет ли она вслед за ним? Зхур собиралась что-то сказать ему, но он уже подходил к своей комнате. Однако он обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— Омар, — тихо проворковала Зхур, — иди сюда, прошу тебя.

Она окликнула его три раза. На третий раз он подошел к ней. Зхур прижалась к нему. Теплота, исходившая от ее тела, охватила его всего. Вдруг она сильно ударила его коленом в пах. Омар слабо вскрикнул и, всхлипывая, упал на пол.

Зхур нагнулась над ним и закрыла ему рот рукой. Ему пришлось замолчать, чтобы не задохнуться; он стих. Рука молодой девушки скользнула по плечу Омара, и он услышал мягкое, как шелест шелка, движение тела, вытянувшегося рядом с ним. Удерживая дыхание, Зхур не шевелилась, будто спала. От нее исходил сладкий, теплый запах спелого и нетронутого плода. Вдруг ее забила дрожь. Она несколько раз пыталась приласкать мальчика, но не смогла преодолеть нерешительности, сковавшей все ее движения. Немного погодя она приподнялась и оперлась на локоть. Слегка наклонившись к Омару, она заметила, что он пристально смотрит на нее. Мальчик ощущал какую-то тайную связь с этим беспомощным девичьим телом. В душе росла смутная нежность и вместе с тем — потерянность, неловкость. И вдруг его охватило чувство умиротворенности, никогда еще не испытанное и все же казавшееся привычным. Странное чувство, тут же перешедшее в смятение, тоску.

— Нет! Нет! Не плачь, умоляю тебя — я не хотела сделать тебе больно. Ты мой брат.

Она опять приникла к нему. Голос ее стал более глухим, более хриплым. Зхур начала гладить и ласкать его, как маленького ребенка. Она произносила какие-то значительные слова, которые успокаивали Омара, хотя он и не понимал их смысла.

— Ну, ну!.. Перестань, перестань плакать. Ведь я же не нарочно… Братик…

Зхур баюкала его. Казалось, она думала о чем-то другом, стремилась куда-то в даль. Какое-то позабытое горе оживало в ее душе. Отчего она так грустна?

— Дай я тебя поцелую, Омар. Не надо больше плакать, не надо на меня сердиться. Вот!

Девушка оперлась о него и грудью тесно прижалась к плечу Омара. Ее запах нравился мальчику и в то же время вызывал что-то, похожее на тошноту, отчего щекотало в горле и сжималось сердце. Как забавно было дотронуться, всунув руку в вырез туники, до маленького пучка черных вьющихся волос подмышкой у Зхур. Она рассмеялась и отвела его руку. Девушка очень удивилась и даже нахмурилась, когда он, в свою очередь, поцеловал ее. Она медленно, но с силой оттолкнула его и поднялась на ноги.

— Встань, братик. Мне нужно поскорее все это убрать. Уже почти полдня прошло.

Овчины, на которых растянулся Омар, лежали посреди комнаты.

Мальчик поднялся и собирался уйти, но Зхур удержала его.

— Я иду в Бни-Бублен, — сказала она. — Мой шурин Кара Али придет за мной. Он говорил с мамой. У сестры, видишь ли, много дела, ей нужно помочь. Если хочешь, я возьму тебя с собой… как в прошлый раз… Проси разрешения у матери.

— Сколько дней ты пробудешь в Бни-Бублене?

— Дня четыре, пожалуй… — ответила Зхур.

* * *

Омар часто оставался с глазу на глаз с Зхур и каждый раз открывал целый мир нежности, который смущал его. Он ни с кем не говорил о своем открытии. Еще бы, для Большого дома в этом было нечто необычайное. Потому он и таился. Привязанность Омара к Зхур распускалась, как цветок на диком утесе.

Слышно было, как внизу, в кухне, кто-то привел в действие ворот колодца, как скользнуло ведро. Сильный толчок — и забулькала вода: ведро стали тащить наверх. Весь дом был наполнен неопределенными шумами. Айни в это утро выпила кофе. Омар получил ломоть хлеба. Айни, когда у нее было немного денег, покупала кофе только для себя.

Ауиша и Марьям вместе с другими молодыми девушками, стоявшими внизу, без устали мололи языками. Но, заслышав раздраженный и угрожающий голос Айни, которая звала дочерей уже в третий или четвертый раз, они опрометью кинулись домой, где их ждала работа.

Мужчины уходили рано, и их редко видели в доме. Оставались одни женщины. Двор, где отовсюду свисали переплетенные виноградные лозы, кишел ими. Они сновали взад и вперед, собирались у входной двери, в кухне огромных размеров и тараторили без конца у колодца. Каждая комната, где ночью ютился целый выводок детишек, изрыгала их с наступлением утра всех до единого; и сверху и снизу этот поток устремлялся наружу среди неописуемой сутолоки. Сопливые малыши шествовали нескончаемой вереницей. Те дети, которые еще не умели ходить, ползали, сверкая голыми задками. Все плакали, визжали. Ни матери, ни другие женщины не считали нужным обращать на них внимание. Рев, исторгаемый у ребят голодом или раздражением, заглушал весь этот шум, из которого иногда вырывался крик отчаяния. Ребятишки высыпали на улицу.

* * *