Большой дом. Пожар

Омар стремительно ворвался в комнату и увидел, что мать, прижимая локти к бокам, встречает тетку Хасну. Женщины обнялись. Айни, бормотавшая приветствия и пожелания здоровья, сделала короткую передышку, не разжимая объятий, и снова стала осыпать тетку поцелуями. Определить их число было невозможно. Затем пошли бесконечные расспросы: «Как ты поживаешь? А как поживает такой-то? А такая-то?» За ними тотчас же следовал готовый ответ: «Хорошо, да хранит тебя бог!»

Тетка Хасна никак не могла отдышаться после подъема по лестнице и даже не пыталась ответить на приветствия Айни. Телеса тетки Хасны вываливались со всех сторон. Ее заплывшее жиром мясистое лицо на фоне остроконечного чепца, зеленых платков и розовой шали блестело от пота. Крупные капли его стекали по морщинам на шею. Она все время мигала и страдальчески морщилась: из-под ее воспаленных век бежали слезы. Айни всячески ухаживала за гостьей. Лалла (так все называли тетку, включая Айни) задыхалась. Повидимому, Айни еще не исчерпала запаса любезностей, которых требовало приличие.

— Входи же, пожалуйста. Садись вот здесь.

Она оглянулась вокруг и взяла две шкуры из груды сложенных пополам овчин.

— Давай сюда, — потребовала Лалла. — Я не собираюсь остаться у вас на год. С каким трудом я к вам поднялась! Уф! У меня уже нет сил добираться до вас, сестрица. Оставь, оставь, мне и здесь, на пороге, хорошо. Как можете вы жить… Уф! Уф!

Готовясь расположиться на полу, она прибавила:

— Я вижу, на кладбище даже ноги твоей не бывает?

— А что мне там делать, Лалла? У меня и здесь достаточно хлопот! Покойник не оставил мне ни поместий, ни домов, за что же его оплакивать? Захотел умереть, взял и протянул ноги!

— Ты права, уж лучше оставайся дома. На кладбище женщины встречаются только для того, чтобы посудачить. Тебе незачем тратить время на болтовню с этими сороками. У тебя есть дети — и занимайся ими. Твой муж умер. Смерть была для него избавлением. Что толку ходить на его могилу? А знаешь, что болтают женщины? Не понимаю, где они всё узнают, эти дочери шайтана. Они говорят, что скоро арестуют многих мужчин.

— Ай-ай!

Лалла, завернутая в хаик, большое покрывало из белой шерсти, рухнула на пол и, отвязав платок от шнурка, которым была подпоясана, вытерла себе лицо. Она стала обмахиваться им, не в силах больше вымолвить ни слова.

Отдышавшись, она несколько раз повторила:

— Нет бога, кроме Аллаха.

От ее потного тела шел приторный запах, как в бане; вскоре он распространился по всей комнате. Из складок своего покрывала тетка Хасна достала сверток, который протянула Айни.

— Женщины говорят, — сказала она, продолжая начатый разговор, — что во всех городах уже посадили по нескольку человек. Эти люди занимаются политикой и мутят народ. Ну а когда очутятся там, где их настоящее место, всем станет спокойнее.

— О Лалла!

— И они еще собираются тягаться с французами! А оружие у них есть? А в башке знания есть? Какое там! Нищета и безумие — вот все, что у них есть. Пусть бы сидели себе да помалкивали, для них же было бы лучше. Тоже вояки выискались — бороться с французами!

— А у нас тут ничего не известно.

— Мне-то известно. Дураки это. Захотели — ни много ни мало — сесть на место французов. Это они-то будут управлять! Они-то!

Тетка Хасна запыхтела, выражая свое презрение: — Фу ты… Фу ты!..

— А Хамид, — заметила Айни, — за ним дня три тому назад опять приходила полиция.

— Он занимается политикой! — прогремела тетка Хасна. Ее мясистые щеки тряслись. — Пусть лучше ищет работу, — заревела она, — пусть возьмет себе жену и обзаведется семьей, чем терять время на глупые проповеди, которые приведут его в тюрьму. Не лучше это разве?

— Если бы ты была здесь, Лалла, в тот первый раз, когда вдруг ворвалась полиция!.. Теперь мы уже попривыкли.

— Чего ради он мучит себя и других? Никак я не возьму этого в толк! По таком человеке тюрьма плачет.

— Лалла, что ты говоришь! Ай-ай! Что же будет с его несчастной сестрой?

— Где девочки? — спросила Лалла, меняя тему разговора.

— Внизу.

— Лучше бы помогали тебе, чем стрекотать с разными ветреницами.

— Мне немного помогает Омар. Они там заняты постирушкой.

Скрестив ноги по-портновски, Омар действительно сидел у швейной машины. Он подравнивал ножницами заготовки парусиновых туфель, которые мать бросала ему, закончив строчку.

— А этот как справляется со своим новым ремеслом? Если он зарабатывает хотя бы десять су, и то уже хорошо. Ведь это еще не мужчина: девчонка и та больше стоит. И целый день торчит дома. Бедняжка Айни! Ты — жертва этих бессердечных детей, которые сосут твою кровь. С ними на шее ты ничего не добьешься!

— Я хожу в школу, — вмешался Омар, не выказывая особого благоговения перед мудростью тетки. — И там учусь. Я хочу стать образованным. Когда вырасту, то буду зарабатывать много денег.