Большой дом. Пожар

Айни неподвижно смотрела на деньги — плод ее изнурительного труда.

Омар тоже перебирал в уме все вкусные вещи, которые они могли бы приготовить. Например, тортилью — из муки, луку, мелко нарезанной зелени петрушки и рыбы. Или жареные сардины. Или же попросту жареный лук.

Крошка Марьям рассказывала сама себе о том, что они могли бы съесть и чего они никогда не получат. Она не слышала окриков матери: «Замолчи, замолчи же!» — и даже воображала, что та ее слушает.

Выйдя внезапно из задумчивости, Айни закричала:

— Что ты такое сказала? Мало я надрываюсь на работе, что ли? Мало, по-твоему? Где я возьму столько денег, чтобы купить все то, о чем ты бредишь? Скажи, если знаешь, и я схожу туда.

Марьям разразилась слезами.

— Боже мой, — со стоном вырвалось у Айни. — А ну, заставьте ее замолчать, или же я не знаю, что с ней сделаю.

Девочка ревела все громче.

— Вы, верно, хотите, чтобы я пошла воровать или шляться с мужчинами в нижнем городе? — спрашивала Айни. — Моя ли вина, что мы ничего не можем купить, кроме хлеба?

Казалось, у Айни нет больше сил бороться с усталостью.

В городе было мало работы. Поденщики, ткачи, сапожники становились на учет как безработные. Но получали кое-что лишь те, кто ходил на общественные работы, организованные на несколько месяцев. Безработных посылали туда на две-три недели, затем их сменяли другие. Списки были длинные: очереди ждали многие.

И все были голодны.

В конце весны и летом, то есть в течение полугода, ткачи сидят сложа руки; в это время у них не бывает работы. То же и у сапожников. Они работают на деревенское население, а феллахи ничего не покупают, пока не закончена уборка. В эти полгода городские ремесленники стараются попасть на общественные работы.

Некоторые ремесленники — еще и музыканты; они играют на свадьбах, на торжествах по случаю обрезания, в кафе, во время рамадана[6]. И все же их дети постоянно голодают. Музыкантам платят гроши, хотя они играют целые ночи напролет. Работают и жены. Но даже соединенными усилиями им не удается прокормить семью. Дело не в том, что они мало трудятся: если бы заработок измерялся затраченными усилиями, они уже давно были бы богаты…

Находились и такие, которые ухитрялись выпивать на попадавшие им в руки гроши. И выпивать так часто, что весь квартал презирал и осуждал их. Время от времени, по пятницам или по праздникам, Мухаммед Шерак — лучший ткач и один из известнейших силачей города — принимался ни с того ни с сего избивать своих почитателей и вопил при этом как одержимый. Толпы дерзких мальчишек бежали за ним, словно сорвавшись с цепи, бросали в него камнями и пронзительно кричали:

— Пьяница! Пьяница!

— Я пьян? Ах вы, сукины дети!

Он останавливался и разражался бранью. Не переставая улюлюкать, ребята стремительно убегали.

Шерак грозил им, покачиваясь и делая рукой непристойные жесты. Довольный тем, что прогнал мальчишек, он бормотал про себя:

— Бездельники! Не понимаете, что у меня на сердце. Вот и не знаете, почему я пью… Ну и пропади все пропадом. Пойду еще выпью, раз тут уж ничего не поделаешь.

К нему подходил в таких случаях Си Салах — человек с холеной бородой, славившийся своим благочестием, — и начинал его увещевать:

— Послушай, о Мухаммед, как смеешь ты безобразничать? Пристало ли доброму мусульманину так поступать? Взгляни на себя. В каком виде ты ходишь на глазах у всех жителей квартала, которые так любят и уважают тебя? А почему? Знаешь ли ты это сам, по крайней мере? Ну, отвечай же, несчастный!

Не сдаваясь на увещания старика, который выговаривал ему, поглаживая свою длинную бороду, мертвецки пьяный Мухаммед смеялся и несвязно бормотал:

— Зря проходит моя жизнь. Нечего о ней жалеть. Деньги? Вот они, сколько пожелаете.

Резким движением он разбрасывал посреди улицы пригоршни монет, на которые тотчас же накидывалась детвора.

Ахмед Дзири, покойный отец Омара, прекрасный столяр, тоже пьянствовал, да еще как! Он собственноручно сделал почти все панели в богатых домах того времени. Но все больше и больше спивался. Однажды он заболел, провалялся несколько месяцев в постели и умер.

Отец скончался так давно, что Омар не сохранил о нем никаких воспоминаний. Как будто у него вовсе не было отца. Омару сказали, что отец страдал неизлечимой грудной болезнью.

Айни осталась вдовой с четырьмя детьми: две девочки — Ауиша и Марьям — и два мальчика — Джилали и Омар. Двух лет не прошло со смерти мужа, как она потеряла Джилали, которому тогда было восемь лет; тоже от грудной болезни, как сказали ей.

* * *

Тихо пламенела внезапно наступившая светлая ночь. В это время года все ночи отличались нестерпимой прозрачностью. Сон одолевал Омара, погружая его во мрак среди сияющей белизны ночи, но не приносил отдыха. Всюду кругом что-то двигалось, подбираясь совсем близко…