Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

Наши размышления о поэтике большой экранной, литературной (и любой другой, в принципе) формы привели к ощущению, что в рамках большой формы все прежние атрибуты поэтики утрачивают свое значение и смысл. На первый план средств художественной изобразительности и выразительности выходят совсем непривычные категории и понятия, вокруг которых начинает образовываться система принципиально иных отношений и художественных принципов. По существу, поэтика большой формы – это существенно иная эстетическая парадигма, по сравнению с традиционной поэтикой, работающей в кругу произведений малых форм или ориентирующихся на устоявшиеся принципы поэтики малых форм.

Главным моментом в пересмотре принципов традиционной поэтики (по преимуществу – малых форм) является, конечно, сам контекст «большеформатности». Сам по себе масштаб «большой формы» задает такие параметры значимости и влиятельности, связности и выразительности своих составных элементов, которые оказываются в принципе неприменимы к тому, что мы имеем в виду под «малыми формами» или подобными им явлениями. Прежде всего, контекст «большеформатности» (или, по-другому, «крупномасштабности») характеризуется не столько относительными размерами целого, сколько многосложностью, гетерогенностью этого целого. Это большеформатное целое потому является «большим», что оно собрано из множества частей, каждая из которых является тоже целостностью (например, «малой» формы). Подобное строение «большой формы» диктует всем этим структурным элементам большого целого общее качество множественности, что придает всем категориям поэтики большой формы свойство ассамбляжей [105].

Считается, что теория ассамбляжей была заложена в поздних работах Ж. Делёза (в том числе в соавторстве с Ф. Гваттари). В самом деле, уже во Введении к книге «Тысяча плато (Капитализм и шизофрения)» мы читаем важные соображения для понимания «большой формы»: «… Самым решительным образом раздробленное произведение может быть также представлено как цельное Произведение или Великий Опус [Grand Opus]. Большая часть современных методов, предназначенных для размножения серий или наращивания множественности, вполне пригодны в каком-то одном направлении, например, линейном, тогда как единство целостности утверждает себя, скорее в ином измерении – в измерении круга или цикла» [106].

В другом месте Ж. Делёз разъясняет свою теорию: «Что такое ассамбляж? Это множественность, состоящая из гетерогенных частей и устанавливающая связи (liaisons), отношения между ними, поверх эпох, царств и половых различий – в общем, поверх разных природ. Таким образом, единство ассамбляжа состоит исключительно в совместном функционировании: это симбиоз, „соучастие“. Важно не происхождение, а союзы и сплавы; это не преемственность или линии родства, но заражения, эпидемии, поветрия» [107].

При переводах текстов Ж. Делёза и Ф. Гваттари на русский язык вместо слова «ассамбляж» нередко используется слово «сборка». Семантика соединения, собирания чего-либо вместе присутствует и в слове «ассамбляж», принятом при переводах французских текстов на английский язык. Однако в русском языке слову «сборка» скорее присущ смысл деятельности по собиранию целого из частей, а слову «ассамбляж», сравнительно недавно освоенному, скорее свойственно значение результата сборки («собранное»). Гораздо важнее в теории ассамбляжей запрет на сведение целого к сумме частей и на выведение частей из целого. Речь идет, таким образом, о конструкциях, существующих в виде автономных целостностей, которые состоят из гетерогенных частей, также являющихся ассамбляжами. Большое целое (например, художественное произведение большой формы) тем самым предстает как «множество множеств», «вложенных» друг в друга.

Впрочем, большая форма отличается не только «многосоставностью» и «сборностью», но и внутренним динамизмом, напряженной функциональностью.