Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

Вслед за аморфностью и текучестью целого (произведения большой формы, репрезентирующего себя как «поток» событий, образов, идей) начинает осознаваться текучесть и отдельных элементов целого. При заведомой неопределенности (или даже отсутствии – в привычном смысле) сюжета (текущая повседневность не может быть сюжетом, но только «бытовым фоном» сюжетики) – зыбкой становится вся условная сюжетная ткань произведения. Неопределенно-изменчивыми оказываются отдельные ситуации, плавно перетекающие одна в другую, – нередко без какой-либо мотивации и причинности. Тем самым изображаемые многообразные обстоятельства, в которых действуют различные персонажи произведения, предстают неуловимо-текучими и не могут нести никакой ответственности за повороты сюжета и поступки персонажей, которые диктуются скоплением случайностей и столкновением далеких событийных рядов. Это – «случайные встречи между независимыми сериями событий как источник статистической причинности» [111].

Столь же непредсказуемо-изменчивыми предстают характеры персонажей произведений большой формы. За время, охватываемое произведениями большой формы (оно может измеряться несколькими годами, десятилетием, несколькими десятилетиями), герои стареют, меняют облик, привычки, вкусы, социальные и психологические роли, маски, стили поведения, образ мыслей, мировоззрение, подчас даже имена и прозвища, – вплоть до полной неузнаваемости, – т.е. демонстрируют текучесть своей идентичности. Сошлюсь на примеры. Пьер Безухов, Андрей Болконский и Наташа Ростова в I – IV томах толстовской эпопеи «Война и мир»; д’Артаньян и его друзья в «Трех мушкетерах», в «Двадцати лет спустя» и особенно в последней части «Десяти лет спустя»; Эдмон Дантес в начале и граф Монте-Кристо в конце знаменитого романа А. Дюма – принципиально разные люди, характеры, действующие лица и функционально разные персонажи одних и тех же произведений большой формы.

Наконец, в поэтике большой формы радикальному пересмотру подлежит представление о протагонисте произведений большой формы и, далее – вообще о центральных и второстепенных персонажах подобных произведений. Вообще понятия протагониста и антагониста принадлежат скорее классической парадигме поэтики, имеющей дело с произведениями «малой формы». Произведениям же большой формы свойственны не только «широкий взгляд» на реальность – историческую или современную, – но и «широкий взгляд» на составляющие этой реальности: «коллективных персонажей», находящихся в одной смысловой и сюжетной «связке» того или иного ассамбляжа, «коллективные обстоятельства» (в которых оказываются «коллективные персонажи») и «коллективные действия» (совершаемые «коллективными персонажами» в кризисные моменты их жизни). Назовем «коллективного персонажа» произведения большой формы термином, принятым в современной математике, – «кортеж».

Например, в сериальной трилогии А. Дюма квартет мушкетеров – д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис – составляют постоянный кортеж персонажей. На протяжении 5 томов романного повествования и почти сорока лет описываемой истории кортеж бывших мушкетеров остается главным коллективным персонажем трилогии как произведения большой формы. Роли четырех героев в кортеже остаются во много неизменными; их выпадение из кортежа (временное или окончательное) – из-за политических событий, ранений, смерти и преследований – приводит к деформации, дискредитации и разрушению самого кортежа, а в конце концов – к его концу. Соответственно внутренняя динамика кортежа (например, изменение расстановки сил в кортеже: в «Трех мушкетерах» – д’Артаньян и три мушкетера; в «Двадцать лет спустя» – д’Артаньян + Портос и Атос + Арамис; в «Десять лет спустя» – д’Артаньян + Атос и Арамис + Портос) управляет развитием всего романного сюжета.

Наряду с кортежем первого порядка возможно появление рядом с ним кортежей второго, третьего порядка и т.д., которые взаимодействуют между собой и тем самым регулируют сюжетную динамику целого. Так, например, в романной серии про мушкетеров А. Дюма Людовик XIII, Ришелье, Анна Австрийская, Бекингэм, Тревиль, Карл I, Карл II и т. п. – составляют другой кортеж – исторических деятелей. Романтические «злодеи» – Миледи, граф Рошфор, Бонасье, Мордаунт, Грослоу и др. – это третий кортеж. Слуги героев – Планше, Гримо, Мушкетон и Базен, нередко оттеняющие динамику первого кортежа, составляют четвертый кортеж и т. д. Эти кортежи, как ассамбляжи разного порядка, – то пересекаются между собой, то конфликтуют, то объединяются, то разделяются, что создает массу непредсказуемых поводов для сюжетной динамики текстов большой формы…