Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Чтобы продемонстрировать свой тезис о том, что на определенном этапе революционной истории можно не только жить мифом, но и осознавать его и, более того, им манипулировать, сделаем отсылку к фразе Сталина, сказанной им сыну Василию, пытавшемуся прикрыться именем отца, чтобы решить какие-то свои проблемы. «Ты не Сталин, и я не Сталин – сказал он – Сталин – это Советская власть! Сталин – это то, что пишут о нем в газетах и каким его изображают на портретах. Это не ты, и даже не я!» [197]. Эта фраза свидетельствует о том, что вождь отдавал отчет в расхождении между Сталиным как реальным человеком и Сталиным как проекцией возникшего в сознании массы образа Сталина. Вот этим образом – проекцией можно было манипулировать.

Однако осознание мифа – не самоцель, а признак того, что А. Тойнби называет «творческим ответом». Такой творческий ответ может быть удачным или неудачным, верным или неверным, но этот ответ кто-то должен дать, ибо осознание тупика порождает пессимизм и историческую бесперспективность. В этой ситуации из среды большевиков выдвинулась не самая известная и не самая яркая фигура – фигура Сталина, восхождение которой сопровождает осознание мифа как определяющего слагаемого массовой ментальности, а главное, использование его для преодоления тупика, даже если преодоление этого тупика может быть исключительно психологическим. С деятельностью Сталина как раз и заканчивается эпоха вождей, а, следовательно, и изживания мифа как порождения массовой ментальности.

До середины 20-х годов мало кто мог думать, что Сталин – один из тех, кто станет играть главную роль в государстве, поскольку в большевистской политической элите он был не самым заметным. («Никто не знал, что говорил и делал Сталин до 17-го и даже до 23—24 годов») [198]. Более того, даже если кто-то его и знал, то отзывался так, как отзывался, например, старый большевик И. Смирнов, которого цитирует Л. Троцкий: «Сталин – кандидат в диктаторы? Да ведь это совсем серый и ничтожный человек. Это посредственность, серое ничтожество!» [199]. Вот и Самгина некоторые так воспринимали. Но кроме Сталина как реального, земного человека мог существовать еще образ, порожденный массовым сознанием.

Ничтожество-то ничтожество, но он соответствовал тем признакам вождя, которые перечислены Лебоном и Фрейдом. Когда миф осознают и начинают его использовать в политическом курсе, можно утверждать, что начинается сознательный период в психологии масс. Хотя тут следует оговориться. Сознательный период – это не означает, что отныне массы начинают осознавать ситуацию, в которой они оказались, а до этого они ее не осознавали. Речь идет о рефлексии не массы, а политической элиты или, точнее, некоторых политических лидеров, а если иметь в виду именно российскую ситуацию, то, конечно, вождя, того самого вождя, которого так жаждала масса в романе Горького. Но она не просто жаждала, она его и создала.

В той истории вспышки массовой ментальности, что предвосхищает революцию, сопровождает ее и следует за нею, реальная фигура политика, играющего роль вождя и осознающего, что эту роль ему следует играть, фигура Сталина занимает определяющее место. На протяжении нескольких десятилетий его деятельность свидетельствует, что общество может функционировать не только на основе экономики и политики, но, опираясь исключительно на психологический фактор. Деятельность Сталина подтвердила идеи и Лебона, и Фрейда. Именно Сталину удалось сыграть роль вождя, необходимость в котором звучит в тех предреволюционных дискуссиях, что описаны Горьким.

Мы отметили, что те исторические деятели, что были определяющими в первый, бессознательный период вспышки массовой ментальности, на втором этапе уходили в тень или подвергались репрессиям. На втором этапе они переставали играть какую-либо роль. Это может иллюстрировать биография Троцкого, Бухарина и даже Ленина, хотя его преждевременная смерть не позволяет утверждать, что его постигла бы участь названных политиков. Но нас сейчас меньше всего интересует деятельность политиков как первого, так и второго периода. В центр нашего исследования мы ставим фигуру художника, творческая деятельность которого вспыхнула еще в первый период вспышки массовой ментальности и продолжала держать такое же внимание (часто не без усилий со стороны приятеля Сталина) общества во время второго периода. Речь, конечно, идет о Горьком. Те его талантливые современники, которые составляли его среду и которых он часто спасал от голода, во втором периоде оказались или в эмиграции, или репрессированными или даже и расстрелянными. Некоторые закончили жизнь самоубийством, как это сделал, например, В. Маяковский, которому, как известно, Горький не симпатизировал.