Осень была менее удачна. Был введен новый зачет в розыгрыше. Одних выигрышей на поле было недостаточно. Важную роль играли так называемые «факторы». К ним относились удаления игроков с поля, замечания игрокам во время игры, опоздания, дисквалификация и различные проявления недисциплинированности.
Эти «факторы» настолько серьезно влияли на общий результат, что был случай, когда команда, имевшая по результатам матчей первое место, из-за них отодвинулась на четвертое.
«Факторы» просуществовали недолго.
— Во что мы играем, в футбол или в факторы? — возмущались игроки.
В конце концов «факторы» были отменены.
В ту пору я, переменив место инсайда на центрального полузащитника, задумывался, с кого мне брать пример, у кого учиться. Три центральных полузащитника увлекали меня: Федор Селин, Павел Батырев и Константин Блинков. Кто лучше? Кому подражать?
Федор Селин — высокий, несколько сухощавый атлет. Он очень колоритен на поле со своей золотой шевелюрой и акробатической, очень темпераментной игрой. Прыжок Селина на верхний мяч неповторим. Он легко вскидывал ногу и отбивал мяч, летящий выше головы игрока среднего роста. Селин был грозен и в атаке. Не случайно в отдельных матчах его ставили центральным нападающим.
Совсем другого склада была игра ленинградца Павла Батырева. Комбинационно-техничный игрок, выше среднего роста, с мощным торсом, Батырев являлся поборником многоходовых комбинаций. Короткий и средний точный пас. Игра с соседом, основанная на постепенном завоевании пространства. Рассудочность и хладнокровие подкупающе действовали на зрителей, и Батырев пользовался широкой популярностью у ленинградских и московских болельщиков.
Константин Блинков считался самым техничным футболистом. Высокого роста, пропорционально сложенный, он легко и непринужденно работал с мячом, позволяя себе иногда в труднейшей ситуации сыграть, как говорится, на острие ножа, то есть рискованно обыграть противника за счет какого-нибудь трудноисполняемого технического приема.
В какой-то мере игру Блинкова напоминает мне игра Ивана Кочеткова. Преемником Батырева является сегодня киевлянин Виталий Голубев. А глядя на динамовца Константина Крижевского, вспоминаешь игру Федора Селина.
Я колебался, выбирая себе идеал для подражания. Это уже не было детским увлечением, когда я хотел даже ногами походить на Канунникова. Нет, здесь мне хотелось выбрать путь для совершенствования своих чисто футбольных качеств.
Как каждому подростку, мне казалось, что я понимаю в футболе все. Я безапелляционно выносил характеристики отдельным игрокам, даже не задумываясь над тем, что могу ошибаться. Сколько раз футбол жестоко мстил мне за эту самоуверенность! Мяч не очень-то считался с моим мнением...
— Ну как, Старостин, что говорит ваш старший брат по поводу завтрашнего матча? — спрашивает меня Валентин Николаевич.
Я, не задумываясь, отвечаю:
— От них, Валентин Николаевич, завтра полетят куда куски, куда милостыньки.
А на другой день «Пресня» проигрывает МСФК. Я не знаю куда глаза девать.
Трудное это дело, спортивные прогнозы. В футболе в особенности. Велика амплитуда колебаний: без ошибки не обойдешься. Примеров много. Вот в сезоне 1956 года «Торпедо» выиграло у московского «Спартака» со счетом 2:0. «Буревестник» выиграл у «Торпедо» — 4:2. Если бы футбол подчинялся математическим исчислениям, то школьник первого класса легко мог бы решить задачу с вопросом: как сыграют между собой «Спартак» и «Буревестник»? Он рассуждал бы просто: «Торпедо» лучше «Спартака» на два гола, «Буревестник» лучше «Торпедо» на два гола, — значит, разница между «Буревестником» и «Спартаком» — четыре гола в пользу «Буревестника». А на поверку оказывается, что «Спартак» в этом матче был на семь голов лучше «Буревестника».
Вот тебе и математика: разница в одиннадцать голов! Занимайся тут прогнозами. Мальчишке, мне было невдомек, каким колебаниям может подвергнуться уровень игры футболистов и команд...
Школьный драмкружок играл «Женитьбу» Гоголя. На сцене Агафья Тихоновна рассуждала:
— Уж как трудно решиться, так просто рассказать нельзя, как трудно. Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да пожалуй/ прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича, я бы тогда тотчас же решилась...
Я сидел в зрительном зале и думал о своем: