Большой футбол

Так было и здесь. Нихат атаковал по правилам, а Норов все больше и больше раздражался. Наконец он был вынужден выбросить мяч рукой, но при этом задел Нихата. Усмотрев в этом коварный умысел, Нихат принял активную боксерскую стойку, и между вратарем и форвардом завязалось фехтование без рапир.

Иван Иванович, хорошо владевший английским языком, объяснился с Нихатом, после чего противники дружески пожали друг другу руки, и казалось, что инцидент на поле был исчерпан. Матч продолжался. Но темпераментные турецкие зрители все еще возбужденно шумели на трибунах. Утратив объективность, они требовали строгого наказания лишь для одного Норова. После окончания игры футболисты, как обычно, собрались на центре для взаимных приветствий. Зрители с трибун кинулись на поле и окружили их тесной стеной.

Иван Иванович оказался один, отрезанный от игроков где-то в районе штрафной площадки. С трудом - пробиваясь к входу в раздевалку, он вдруг был остановлен вопросом на русском языке. К нему обращался одетый в военную форму человек.

— Вы судили этот матч?

— Я, — коротко ответил Иван Иванович.

— Вы советский?

— Да, я советский гражданин.

Злобный белогвардеец плюнул, стараясь попасть судье в лицо.

В этот момент раздался резкий окрик. Пустившийся было наутек военный остановился. Его подзывал к себе офицер турецкой армии. Короткий вопрос. Ответ испуганного белогвардейца. И, как выстрел, прозвучала пощечина.

— Я приношу извинения! — козыряя, обратился турецкий офицер к Ивану Ивановичу.

Игроки, увидевшие только финал этого эпизода, посчитали, что это бушуют страсти не сошедшихся во мнениях болельщиков. Мало ли что бывает на трибунах! Но подавленное настроение Ивана Ивановича после матча привлекло внимание спортсменов.

— В чем дело, расскажите! — приставали они к Ивану Ивановичу.

И он рассказал.

Конечно, белогвардеец есть белогвардеец. Однако как важно помнить о спортивной выдержке на поле! Как необходимо владеть собою!

Иван Иванович впоследствии, неоднократно вспоминая этот случай, всегда говорил:

— Несдержанность игроков — источник всех недоразумений на поле!

С этим нельзя не согласиться. Спортивная дисциплина, выдержка футболиста — необходимые условия для нормального хода игры.

Взаимоотношения судьи с игроками — дело, требующее большой деликатности. Игрок на поле возбужден борьбой и в высшей степени чувствительно реагирует на действия судьи.

Футбол в таких разнообразных формах сталкивает интересы борющихся сторон, что даже опытный человек может впасть в ошибку, иногда не наказав виновного, а иногда наоборот, наказав правого.

А обиднее незаслуженного наказания ничего нет.

У нас в начальной городской школе был учитель пения Михаил Петрович. Роста он был исполинского. Тучный, с круглым мясистым лицом, в пенсне на толстом носу, он прямо-таки давил нас своей громадностью. На фотографии, где он сидит с учениками старшего класса, он на голову выше даже тех, кто стоит в последнем ряду на стульях.

Михаил Петрович был крут на расправу. Любимым приемом у него было щелкнуть фальшивящего певца двумя пальцами по лбу и добавить:

— Ослиное копыто!

Эти два пальца, указательный и средний, сомкнутые и прямые, устрашающе действовали на нас. О них я слышал еще до поступления в школу от старших братьев, уже испытавших на себе «педагогические приемы» Михаила Петровича. С музыкальным слухом дело у нас у всех обстоит неблагополучно.

Шел первый урок пения.

Михаил Петрович монументально восседал за инструментом. А мы старательно тянули известную тогда всем школьникам песенку «Пара лошадушек». Время от времени Михаил Петрович оборачивался в мою сторону и возмущенно вопрошал:

— Кто это там врет?!

Я предчувствовал беду. Пот градом катился. Я почесал за ухом место, куда капелька пота скатилась со стриженой головы. В этот момент на меня взглянул Михаил Петрович.

— Ты что балуешься, ослиное копыто? — загремел он.

— Я не балуюсь...

— А зачем же ты поднял свою лапу?

— Я... я... почесался.

— Иди за дверь и каждый урок пения будешь там чесаться, как свинья.

Я был совершенно уничтожен. Указательный палец Михаила Петровича неумолимо показывал на дверь. Под общий смех класса я поплелся из зала, чувствуя до слез нестерпимую обиду.

Я вспомнил про Михаила Петровича в 1930 году. В Ленинграде мы играли матч сборных команд Москвы и Ленинграда. Первый тайм для нас сложился успешно. Мы выигрывали. Во второй половине игры ленинградские форварды во главе с Михаилом Бутусовым резко активизировались. Последовал ответный гол от ноги Бориса Ивина.

— Понеслись! — раздался призывный клич Бутусова к своим нападающим.

И они действительно неслись на нас в атаку и забили нам гол. Потом еще гол!

Положение становилось угрожающим. Но вот возник выгодный для нас момент. Однако кто-то из наших футболистов нарушил правила, и свисток судьи остановил игру. С досады я плюнул себе под ноги. Вдруг судья Георгий Ильич Фепонов приближается ко мне и говорит:

— Старостин, удалитесь с поля!

— За что?

— Удалитесь с поля!

— За что?

— За грубую демонстрацию в адрес судьи!