Большой город

– Никогда я не слышал от неё таких звуков, – проговорил усатый.

та… да… БррХ!

Машина ещё раз вздрогнула, что-то проскрежетала, издала последний сальный вздох и умолкла.

– Мотаем отсюда! – сказал усатый. – Пока начальство не объявилось.

Его шаги приблизились к хвостовому концу Машины, и Олео услышал, как мешок соскользнул с железного дерева. И он вспомнил про мокрый всплеск, который услышал, когда Дасти залезла Машине в рот.

– Дасти, – прошептал Олео, – а в этом корме нет, чем тебя вырвало?

– Ф-ф! – фыркнула Дасти, заставляя его притихнуть.

Они подождали, пока человек завяжет мешок – с кормом, рвотой, кусками крыс и прочим, – и вместе с другим уйдёт с фабрики, захлопнув за собой дверь.

Дасти прыснула. Едва не расхохоталась.

– Шавки, поди, всё равно не заметят разницы между блевотиной и обычным кормом.

Олео отважился чуть-чуть улыбнуться. Он вдруг почувствовал, что шутка предназначалась ему. И что сам он уже не шавка.

Пока Машина остывала и щёлкала, лисы выскочили из ямы и по мёртвому языку пошагали в хвостовой конец. Дасти учуяла корм, который рассыпался в покрытых налётом кромках трубы.

– Он здесь уже давно. В нём не должно быть рвоты или крысиных кишок.

Она набрала полный рот. Олео сделал то же самое. Корм лежал на языке тёплый и скользкий.

Вслед за рыжим, как железо, хвостом Дасти Олео выбрался из Машины и побежал по фабрике к полкам возле светлеющего окна. Теперь ворсистые тени шарахались и от лисёныша – словно хвост у него был из пламени.

4

ХРУМ! – ОЙ! – ХРУМ! – Ай! – Хрум! – Ой!

Джулеп ел корм, и эти звуки эхом разлетались по Молочному Фургону. Облизав губы, Джулеп сердито взглянул на Олео.

– Притащить твёрдой еды тому, у кого болит лицо, – вот спасибо, шавка!

Олео вздохнул. Джулеп, который спотыкался и заговаривался, нравился ему больше.

Ласка наклонилась к Олео и прошептала:

– Он обожает собачью еду.

Олео ухмыльнулся. Так вот зачем Дасти отправилась в такую даль на фабрику собачьей еды!

– Хочешь? – спросила Ласка. – Ты заслужил.

Олео понюхал корм. Он подхватил языком подушечку и разжевал. Она поразительно захрустела. Мускусный горько-сладкий вкус – совсем не такой, как у куриных обрезков или рыбьих кишок, которые он ел на Ферме.

– Ты есть не будешь, Дасти? – удивился Джулеп. – Эта кучка по вкусу не как слюни Олео.

Дасти глумливо усмехнулась из своей ящичной пещеры:

– Да я лучше поперхнусь. Но кто-то из вас может слизать эту гадость с моей шкуры, пока мне не пришлось самой.

Пока Джулеп хрустел и морщился, Ласка и Олео забрались в ящичную пещеру и вылизали Дасти. Жир и кукурузная пыль оказались на вкус сладко-солёными. Под их слоем мех у лисицы пах малиной. И теперь, когда из неё вывернуло всё содержимое желудка, её дыхание уже не воняло прóклятым кроличьим мясом.

Дасти не рассказывала историй, как рассказывала когда-то мама Олео. Она не была доброй, не учила многому, как мамы Юли и Мии, и не была весёлой, как П-838. Но в ней чувствовалось что-то надёжное. Поступь Дасти была такой же уверенной, как её единственный клык. Она показывала на примере, что глаза надо держать открытыми, нос – прямо, уши – начеку, и тогда ты сумеешь выжить в Городе.

Олео вдруг захотелось, чтобы Н-211 познакомился с Дасти.

Снаружи над небоскрёбами показалось наконец слабое солнце, и в воздухе на ус посветлело. Разве только не стало ничуть теплее, и мир оставался холодным, бесцветным. Ещё немного, и снег заполонит небо.

Но эта мысль уже не страшила Олео так, как раньше, когда надо было впервые уйти из Молочного Фургона. Теперь, когда его протащило сквозь маслянистые потроха машины, он знал, как она работает. И не мог перестать думать…

Интересно, у Живодёра тоже есть хвост?

КОГДА ЧУЖАК ЗАМОЛЧАЛ, альфа, неожиданно для самой себя, принялась, точно подушку, подталкивать носом сосновые иголки ему под голову. И лишь когда её нос оказался возле его клыка, она опомнилась и отскочила.

– Спасибо, – в смутном облегчении сказал Чужак. Он опустил голову на подушку, и дрожь в глазах унялась.

Снег уже перестал. Под ветки сосны вкралась тревожная тишина. Словно буря бросала вызов – ждала, что лисы выберутся из укрытия.

У альфы появилось беспокойное чувство, что надвигается что-то огромное. И не только в истории.

– Почему вы не говорите нам, кто вы? – спросила она у Чужака.

Он не открыл глаза, но дыхание его сделалось неглубоким и неестественным. Похоже, он притворился, будто не слышит.

– Значит, теперь лисы вернутся на Ферму, да? – спросила бета.

– Да, – подхватил недоросток. – Значит, теперь Олео возьмёт провода Живодёра и заполнит Фермера Голубым, пока вся его шкура не о…

– Ф-ф! – сказала альфа и устремила слух из-под веток.

Уши вдруг услыхали, как крохотные коготки стремительно несутся по снегу. Как пыхтят маленькие лёгкие. Иголки раздвинулись, и между ними просунулись кисточки беличьих ушей.

Белка, увидев лис, застыла на месте, поджала лапы и затрясла хвостом.

Альфа прыгнула.

ЛИСЁНЫШИ РАЗОДРАЛИ БЕЛКУ натрое – Чужак вежливо отказался от предложенной ляжки. От свежей добычи усы у младших встали торчком, а в животе у альфы растеклась капля солёного тепла.