Большой круг

Мэриен не думала в практическом ключе. Она пока вообще старалась не думать. Ей опять пришла в голову мысль о ванне. Она представила, как входит в самый горячий бассейн источников Лоло и дезинфицируется – так Берит кипятила банки для варенья.

– Ничего. Я ничего не могу.

– А разве не существует… спринцеваний или еще чего? Можно выпить что-нибудь.

– А у тебя есть? Потому что иначе я не представляю, как достать. – Свою горечь она швыряла Кейт комьями грязи.

Долгое молчание.

– Возможно, я смогу достать тебе другое. – Кейт подняла кольцо. – Если это то, чего ты хочешь.

Мэриен уже было застыла в новом положении, но тут распрямилась и оперлась на локоть:

– Сможешь?

Эта толика доброты, хоть и подозрительной, вывела ее из оцепенения и подтолкнула к пропасти, на дне которой покоилась вся тяжесть страдания. Мэриен с усилием села. Больно сдавило голову; по-другому, грубо и горячо, но тоже больно сдавило в низу живота.

Кейт завернула порванное резиновое кольцо в носовой платок и положила к себе в карман.

– Но, если достану, не попадайся.

– Он может его почувствовать.

Кейт посмотрела на дверь.

– Тогда, наверное, лучше не пытаться? Может выйти только хуже.

– Нет. Пожалуйста, достань мне, пожалуйста. Хотя где?

– У меня есть друзья в Англии. Там такое разрешено, но нужно время, тебе придется не подпускать его или удерживать от… – Отведя взгляд, она чуть прищелкнула пальцами: – Я разожгу огонь, а потом налью тебе ванну.

– Почему ты мне помогаешь?

– Если у тебя будет его ребенок, мы никогда от тебя не избавимся.

Кейт присела перед камином и чиркнула спичкой. Поленья вспыхнули и занялись.

* * *

Лежа в ванне, Мэриен решила, что если возьмет и прикажет себе не беременеть, то и не забеременеет. Тело лишь сосуд ее воли, так почему нет? Остальные женщины просто-напросто недостаточно последовательны и упорны. Она сможет запечатать от него матку. Мэриен глубже опустилась в воду и замерла. Тонкие струи пузырьков плыли и рассеивались, как облака.

* * *

А поскольку выяснилось, что она не беременна, Мэриен решила, ее воля победила. Она знала, это не так, но тем не менее верила.

Она возобновила бесцельное хождение по дому и ранчо.

В апреле, когда выпал поздний снег, она встретила в лесу медведя, тощего после зимы, сутулого, косматого, спина запорошена белым. Медведь поднял голову. Двигался черный нос, слипались, когда он принюхивался к ее запаху, ноздри. На спине у Мэриен было ружье, но она не стала его доставать, стояла неподвижно. Медведь отпихнул землю тяжелыми передними лапами и встал на задние. Пристальный взгляд маленьких глаз. Что-то смирное в позе, дабы уравновесить громадность размеров, невероятную длину гнутых блеклых когтей.

Выбив облако свежего снега, медведь опять опустился на передние лапы и побрел за деревья. С ней не стоило возиться.

Мэриен смотрела, как он уходил. Подумала, может, Голец пришел напомнить ей, что она еще жива.

Баркли просил прощения. После ванны она опять легла и пролежала всю ночь и следующий день. Придя к ней, Баркли вытащил Мэриен из постели, опустился на колени, прижав лоб к ее животу, к матке, которую она, по ее убеждению, заперла от него. Мэриен стояла и, опустив руки, как равнодушный бог, смотрела на склоненную голову, вывернутые подошвы ботинок.

– Когда я опять смогу летать? – спросила она.

Он поднял на нее умоляющий взгляд:

– Ты меня прощаешь?

Она вспомнила, как Джейми просил забрать его из Миссулы. И тем не менее покачала головой.

– Ты сможешь летать, когда простишь меня, – сказал Баркли.

Дымовые завесы

ТРИНАДЦАТОЕ

Помреж призвал всех к тишине – всех актеров, рассевшихся за большим столом в форме подковы со сценариями и новыми, остро заточенными карандашами (прямо как дети в начале учебного года), продюсерскую команду, студийную команду, инвесторов, шумно поедающих рогалики и пьющих кофе, – и Барт Олофссон, заглянув под твердую обложку первого издания книги Мэриен (не Кэрол, ей он явно пренебрегал), встал и с еле заметным исландским акцентом выразительно прочел вслух:

– С чего начать? Разумеется, с начала. Но где начало? Не знаю, где в прошлом разместить метку, означавшую бы: здесь. Здесь начались полеты. Потому что начало в памяти, не на карте.

Он поднял голову и пристально, важно посмотрел в наши лица почти с упреком, как священник, напоминающий о том, что все мы грешники. Глазами я нашла Редвуда. Вид у него был торжественный, серьезный. За прошедшую с грибной ночи неделю я ничего о нем не слышала. Только отправила ему гифку с двумя ленивцами, плывущими в открытом космосе, подписав: «Мы за грибным разговором о Лос-Анджелесе», и он ответил: «Ха!»

– Мы тоже сейчас в начале, – сказал Барт. – Собираемся снять фильм. Но это не большой взрыв из ничего. Тот момент, что Мэриен не может определить – когда ее полет начал движение к реальности, – является и нашим началом. В жизни начала не четкие, неопределенные. Они происходят постоянно, а мы не замечаем. – Он постучал по книге: – Мэриен писала здесь: «Я уже потеряна для моего будущего». Странные слова, правда?