Большой круг

Опять став собой, она пишет Калебу, сообщает, где находится, прикладывает отдельное письмо Джейми, спрашивает его адрес, поскольку не может представить, что он все еще в том ванкуверском клоповнике.

Джейми уехал из Ванкувера, отвечает Калеб, ушел в горы, планирует пожить художником-отшельником. «Джейми принял решение внезапно, не сказав, что его вызвало, но вроде у него все хорошо. Похоже, мы все трое были задуманы для того, чтобы существовать в блистательном одиночестве».

Мэриен раздумывает слетать к Джейми, но оказывается, ей не хочется уезжать с Аляски, мысль о возвращении в ту жизнь пугает. Значит, вероятно, она все-таки не до конца прежняя. И не так уж глупа, чтобы признавать только один закостенелый вариант человека.

В свое время она перебирается в Валдиз, заключает свободные партнерские отношения с пилотом, осуществляющим поставки на высокогорные рудники в горы Врангеля и Чугачские. Партнер разработал метод приземления на глетчеры. При плохом свете он снижается и бросает на лед что-нибудь темное – грубый мешок, ветку, что угодно, – прикидывая высоту. Пилот учит Мэриен искать на снегу неровности, означающие скрытые трещины, скользить боком при приземлении, чтобы лыжи встали под правильным углом к склону и самолет не сверзился с края.

В Валдизе, из-за приземлений на глетчеры пользуясь лыжами круглый год, во время отливов Мэриен вынуждена взлетать со слякоти. Она придумывает на низкой скорости раскачиваться на сиденье, отряхивая с лыж ил. На рудники летчица доставляет обычные мясо, муку, табак, но еще динамит и карбид, сталь и пиломатериалы, катушки кабеля, бочки с нефтью и всевозможные детали машин. Однажды ее пассажирами становятся проститутки, в другой раз – член рузвельтовского кабинета министров. Как-то для частного зверинца она везет в Анкоридж осиротевшего медвежонка гризли.

Ей любят напоминать, что она нездешняя. Нельзя стать аляскинцем. Просто невозможно. Она не отсюда и все-таки чувствует: это ее земля.

* * *

Денвер, весна 1937 года. Джейми мнется на пороге спальни, а Уоллес, откинувшись на подушки за спиной, неуверенно щурится.

– Я Джейми, – говорит Джейми. – Пришел тебя навестить.

У Уоллеса от радости распахивается лицо:

– Мой мальчик. Как чудесно.

Джейми берет руки Уоллеса, садится на край кровати, улавливает сладкий запах морфина.

– Как ты?

– На пороге смерти. – Уоллес хлопает Джейми по щеке, по неровной светлой щетине: – Да ты уже совсем не мальчик с такой-то бородой. Последний раз я тебя видел по меньшей мере год назад, так?

– Кажется, да.

Они не виделись более пяти лет. Пять лет прошло с тех пор, как он посадил на поезд в Денвер развалину с трясущимися руками.

– А где?.. Где?..

– Мэриен на Аляске. Она летчица.

– Знаешь, я здесь благодаря ей. Ей и ее мужу. Он тоже на Аляске?

– Он в тюрьме.

Уоллес, судя по всему, не удивлен.

– Хорошо, – говорит он, но спокойно, как будто ему сказали, что за окном прекрасная погода.

Экономка Уоллеса, статная матрона, толкает дверь бедром и заходит задом, неся на подносе кофе и нарезанные куски торта.

– Я подумала, Джейми, вам с дороги захочется выпить горяченького и перекусить.

– Мой сын, Джейми, – Уоллес треплет того по руке.

– Мы уже виделись, – отвечает экономка. – Я его впустила. Ваш племянник. – А Джейми объясняет: – Он путается. Особенно в именах, всяком таком. В подробностях.

– Я не путаюсь, – раздражается Уоллес, но, когда она подносит к его губам чашку с водой, улыбается и покорно пьет.

Экономка проверяет ему лоб, а Джейми думает: кто они друг другу?

– Расскажи мне что-нибудь, – просит Уоллес, когда экономка уходит. – Что-нибудь. Умирать скучно. Попотчуй меня сказками о том, что происходит за стенами этой комнаты.

Джейми рассказывает Уоллесу о брошенной горной хижине, в которой живет, полдня пути до ближайшего населенного пункта. Он починил крышу и пол, заново законопатил щели между бревнами. У него огород и куры, несущие ему яйца, он удит рыбу в соседней реке, научился консервировать овощи и коптить рыбу, планировать вперед на зиму.

– Помнишь, раньше я не рыбачил? – спрашивает он.

– Да, – неуверенно кивает Уоллес. – Черви, да?

– Мне было жалко рыб, не червей. Мне и сейчас жалко, но я смирился.

Уоллес опять кивает:

– Надо жить, как хочется. Я так и жил. А им больше ничья жизнь не казалась достойной уважения, потому что они знали только тяготы и лишения. Думали, всякий, кто живет иначе, замахивается слишком высоко и наверняка безнравствен.

Теперь путается Джейми:

– Кто так думал?

– Наши родители, конечно. Ты же помнишь. Сам такой.

Уоллес перепутал его с Эддисоном.

– Я такой? – переспрашивает Джейми.

– Разумеется. Если бы ты не уехал, мне, наверное, не пришло бы в голову тоже уехать. Но ты рвался к морю. – Уоллес треплет его по руке: – Расскажи мне еще что-нибудь.

Хотя Джейми точно не знает, с кем беседует Уоллес – с ним или с Эддисоном, он рассказывает, стараясь, чтобы вышло смешно, как к нему на квартиру пришли двое мужчин и чуть не утопили, как он решил, что их послал Баркли Маккуин, а на самом деле это был мистер Аюкава, чья дочь, скорее всего, сбежала с возлюбленным.