– О, – воскликнул Льюис, – я уже вечность хотел познакомиться с вами!
Джейми слишком сосредоточился на лице Сары и не заметил ее обручального кольца. У мужа были волосы песочного цвета и добродушный взгляд сквозь очки в черепашьей оправе. Крупный нос с легкой горбинкой не портил красивого лица. Смокинг сидел на нем безупречно.
Наклонившись, Льюис, как и Сара прежде, указал через плечо на Кэннон Бич и понизил голос:
– Ваше лучшее на выставке. Я куда хуже Сары разбираюсь в искусстве, но даже я понимаю, что это нокаут. Все так говорят. Поздравляю.
Джейми, уж как мог, поблагодарил его.
– Вижу, вы не из тех художников, которых хлебом не корми, только похвали. Не буду больше смущать вас. Только скажу, что те старые портреты сестер Фэи – в яблочко. Портрет Сары еще висит у нас дома и мой любимый, из всего нашего искусства. Я, конечно, пристрастен, но так оно и есть. Все, я высказался. Больше никаких пыток комплиментами. К делу. Вы надолго в городе? Мы бы очень хотели пригласить вас на ужин. Вы должны познакомиться с нашими мальчиками.
Почти извиняясь, Сара пояснила:
– У нас двое сыновей. Четырех и семи лет.
Прокашлявшись, Джейми ответил:
– Значит, ты уже давно замужем.
– Восемь лет, – уточнил Льюис. – Саре не было и двадцати. Я изучал в Вашингтонском университете медицину и отличался неумолимой настойчивостью. Вы можете прийти к нам завтра?
– Завтра воскресенье, – напомнила Сара. – Мы идем к моим родителям.
– А нельзя пропустить?
Она посмотрела на Льюиса взглядом, полным безмолвной выразительности, рождаемой долгим, близким общением. Джейми перекорежило от зависти. Она вышла замуж всего через два года после его отъезда из Сиэтла, может, именно тогда, когда он пьяный шатался по дому Уоллеса, страдая по ней.
– Не меняйте из-за меня ваших планов.
– Я бы очень хотела их поменять, – взмолилась Сара, – но отец не поймет. Ты же его помнишь.
– Я не знал, вы, оказывается, знакомы с всесильным патриархом, – удивился Льюис, и Джейми понял, что Сара рассказала ему очень немного об их прошлом. (Поскольку не важно? Или поскольку как раз важно?)
– Я видел, здесь выставлены некоторые работы из вашего семейного собрания, – глуховатым голосом сказал Джейми. – Твой отец еще планирует открыть собственный музей?
– О, так трудно понять, что он планирует. То он хочет музей, то хочет все продать. Потом в самом деле продает какую-нибудь работу и тут же хочет выкупить ее обратно. Я уже не пытаюсь следить. – Сара обернулась к Льюису: – Именно Джейми обнаружил те акварели Тернера. Они гнили в какой-то коробке.
– Ну, если завтра отпадает, приходите послезавтра, – предложил Льюис. – Придете? Я знаю, для Сары это страшно важно. А то у нас одни скучные доктора. Художник будет глотком свежего воздуха.
Джейми собирался уезжать назавтра. Принять приглашение Льюиса значило остаться в гостинице не на одну, а на две ночи дольше. Нет, лучше сослаться на другие обязательства и уехать, как он и хотел. Он уже открыл рот, чтобы выразить свои сожаления, но Сара опять дотронулась до его руки:
– Пожалуйста, приходи.
И они договорились.
На следующее утро Джейми еще раз пошел в музей, чтобы осмотреть выставку без мешающей толпы и отвлечения в лице Сары Фэи – Сары Скотт, напомнил он себе. Галерея была пуста. Его шаги гулко отдавались эхом. Картины – все пейзажи с Тихоокеанского Северо-Запада – изобиловали деревьями, горами, островами и океаном. Художники, передавая свет, применяли разные методы, выстраивали сложные или простые композиции, дабы выразить различные настроения и эффекты, и все же, переходя от одной картины к другой, от одной к другой, Джейми приуныл. Какой смысл во всех этих ветках и волнах? Ни одна картина никогда точно не передаст ни деревья, ни море. А в чем его цель? Точность? Он страстно хотел сказать не о деревьях, а о пространстве, которое нельзя ни точно определить, ни куда-то заключить. Является ли стремление само по себе достаточной причиной непрекращающихся упорных попыток? Джейми не знал.
Остальные мучительные вопросы касались Сары Фэи. Например, почему он согласился пойти к ней на ужин? Ответ оказался довольно прост: он хотел еще раз увидеть ее. Хотел так сильно, что готов был вытерпеть мучительное присутствие ее мужа и детей, стать свидетелем того, как другой человек проживает когда-то согревавшую его мечту. Но почему? Разбираясь в своих чувствах к Саре, он обнаружил сильнейшую путаницу. Он не испытывал никакого головокружения, никаких восторгов, одну мутную неловкость. Хотя, если бы провел с ней больше времени, возможно, нынешние чувства перешли бы во что-то более понятное. Или в сентиментальную, ностальгическую привязанность, или в безразличие, или в любовь, наконец. Он не знал, на что надеется. Стоит ли беречь любовь, даже если она ни к чему не привела?