Большой круг

В минуты праздности Джейми чувствовал себя виноватым, чувствовал, что привлекает внимание, хотя, конечно, он привлекал внимание намного больше, когда работал: странный человек у мольберта, фанатик на пленэре, самозабвенно мазюкающий кисточками посреди войны. Именно этого от него требует флот, напоминал он себе. «Верим, мы даем Вам возможность создать летопись, представляющую большую ценность для Вашей страны», – говорилось в письме. Искренне? Иногда Джейми думал, что над ним просто поиздевались.

Он ел мясо, поскольку не видел возможности не есть. Пил, хотя и не очень много.

Пока Джейми не научился крепить доски и холсты, не единожды их с мольберта срывал ветер и, погоняв по грязи, лепил на какие-нибудь колеса или распластывал по стене, размазывая все краски.

Стены бараков внутри сплошь завесили женщинами, полукруглые казармы плотно заклеили улыбающимися кинозвездами и безымянными манекенщицами, как потолки соборов – ангелами и апостолами. Реальных женщин, женщин из дома, хранили в карманах или пришпиливали над койками и умывальниками, будто святых покровителей. Все без конца показывали Джейми своих возлюбленных и жен. С гордостью, волнением. Все переживали, что девушки их не дождутся, однако сами обычно не отказывались от подворачивающихся возможностей сходить налево. Нужно к кому-то прикоснуться, так они говорили. Вовсе не повод чувствовать себя виноватым.

Там, где обитали медсестры, висели фотографии мужчин в форме. Сестры переживали, что их близкие погибнут, но еще что могут гульнуть.

– Тебя ждет кто-то дома?

Медсестра Дайана показала Джейми фотографию родителей и еще одну – сестры в форме женской Вспомогательной службы сухопутных сил.

– Нет, – признался Джейми. – Вообще никто.

На первой прогулке, когда они оказались с подветренной стороны валуна, он поцеловал ее. На втором свидании, после танцев в офицерском казино, в кабине незапертого бульдозера он засунул руку в ее шерстяные панталоны. Она приподняла бедра, и он стащил штаны, пытаясь не врезаться в разные рычаги и кнопки, наконец втиснулся между ее коленями. Дайана слегка кивнула, и Джейми втолкнулся в нее. Он не был ни с кем много месяцев, все произошло быстро, он выскочил и воспользовался носовым платком. Последовало неловкое прощание, навалилась грусть, полная мыслями о Саре.

Капитану понравились картины Джейми, и он мрачно спросил, не напишет ли художник гавань лично для него. Когда Джейми принес ему работу, капитан спросил, куда он хочет направиться дальше. На театр военных действий, ответил Джейми, хотя его затошнило от этих слов: веселый, подлый эвфемизм «жестокой смерти». Посмотрим, сказал капитан. Джейми внесли в список пассажиров гидросамолета «Каталина» с лопатообразной мордой, направлявшегося в Датч-Харбор. Они не могли вылететь пять дней подряд, погода стояла ужасная. Три дня им даже не удавалось подняться с земли. Еще два раза они возвращались. Джейми уже не старался попрощаться с Дайаной. На шестой день самолет наконец оказался над океаном, в окна были видны только серые облака, машину трясло, бросало, она с ужасным скрежетом ухала вниз. Джейми, сидя с закрытыми глазами, только прижимал к себе ящик с красками. В Беринговом море почти каждый день тонули самолеты и экипажи, нелетная погода губила их чаще, чем неприятельский огонь. Джейми хотелось, чтобы за штурвалом сидела Мэриен.

В Датч-Харборе, полгода назад разбомбленном японцами, но большей частью восстановленном, он опять писал и отсылал картины. Самолеты изображал пятнышками в небе, на каждый по паре мазков. Джейми недолго пробыл там, ожидая отправки дальше на запад по дуге Алеутской гряды к Атту и Кыске, крошечным, слякотным, избитым штормами островам в самом конце архипелага, которые в июне захватили японцы. Японцев следовало оттуда прогнать.

С полетом до Адака ему повезло. Он проходил спокойно, а временами даже расходились облака, обнажая острова внизу: крутые, со снежными вершинами, украшенные перьями дыма вулканические конусы плавно спускались к воротникам отвесных скал, обрамленных бахромой волн.

Джейми поселился в бараке с когортой военных корреспондентов. На двери висела табличка «Адакский пресс-клуб».

Военно-морские строительные батальоны заполнили лагуну извлеченным бульдозерами вулканическим пеплом и постелили дырчатую стальную обшивку, соорудив таким образом взлетно-посадочную полосу. После гроз самолеты, отбомбившись, возвращались и садились в стоячую воду. Когда они с сердитым белым фырканьем врезались в посадочную полосу, пропеллеры поднимали густые облака брызг, так что на виду оставались только нос и края крыльев.

Иногда над лагерем летали японцы, обстреливали, бомбили, но, как правило, не наносили большого вреда. Пули и бомбы поглощала тундра.

– Мы ведь действуем более эффективно? – после одного такого налета спросил Джейми у военного фотографа.

Тот посмотрел на улетающие самолеты.

– М-да, вероятно, их слякоть прострелена сильнее, чем наша.