Они улыбнулись. Сверху донесся гул двигателя. Мэриен задрала голову. «Спит», едва различимый на темнеющем небе.
– Ты женился на той девушке? Учительнице?
– Нет.
Она кивком приняла новость, испытав меньше облегчения, чем ожидала.
– Пойдем в гостиницу. – Когда они шли ко входу, Мэриен добавила: – Почему-то я знала, что с тобой все в порядке. Расскажи, где ты был.
– Алжир, Тунис, Сицилия. Теперь вот здесь.
– Неудивительно, что так загорел. В таких-то краях.
– Как Джейми? – спросил Калеб.
– Он военный художник. Ты знал про такое? Рисует и пишет для флота.
Они прошли во вращающуюся дверь. Калеб направился к массивному кожаному дивану.
– Он кое-что рассказывал мне, когда мы виделись последний раз. Почти можно надеяться, дяде Сэму нужны рисунки.
– И не говори. Иногда я помалкиваю, так как боюсь, это не очень прилично.
– Прилично, неприлично – уже ничего не значит. – Калеб наклонился к ней, и от его близости она вспыхнула. – На Средиземном море я пытался запретить себе хотеть быть где-то еще или даже думать, будто что-то еще существует. Казалось, выход. Ты понимаешь, о чем я?
– Да.
– Но иногда, во время ходьбы или когда я засыпал и бдительность притуплялась, я думал о тебе. Я убрал тебя из головы, но теперь… – он замялся и несильно прижал длинный палец к ее ноге.
– Что? Что теперь?
– Теперь у меня осталось двадцать четыре часа из тридцати шести увольнительной. И я бы хотел провести как можно больше из них с тобой.
Мэриен захотелось вскочить ему на колени. Раздеть догола прямо в вестибюле «Полигона» и прижаться к его коже.
– Я переоденусь, и пойдем поедим, – сказала она.
– Я могу остаться на ночь? – В вопросе не слышалось никакой издевки, даже поддразнивания. Он почти умолял.
Если Мэриен переспит с Калебом и Рут узнает, она почувствует себя преданной, будет раздавлена, но заранее Мэриен не могла вызвать в себе чувство стыда. Полюбив Рут, она не перестала любить Калеба. Две любви, как два разных вида, не обращая внимания друг на друга, существовали в одном ареале: лось и бабочка, ива и форель. Одна не отменяла другую. Рут вернула ее к жизни, она никогда не была увлечена Калебом так, как Рут, и все же для жизни он нужнее. Он неотторжим от Мэриен, как часть тела.
– Я не одна.
– Это имеет значение? Вопрос не риторический. Не беспардонность с моей стороны.
– Я сама себя спрашиваю.
– Как я тебе уже говорил, я старался представить, что больше ничего не существует. Именно так я хочу провести сегодняшнюю ночь. Больше ничего.
– Но кое-что еще существует – другие люди.
Калеб ждал. Мэриен не могла решиться.
– Мне утром лететь, – запинаясь, промямлила она.
– Утром я тебя отпущу. Ты знаешь, что отпущу.
– Все так просто?
– Не важно, что просто, а что непросто. Важно, что мы делаем, а что нет.
Мэриен молчала, ее сшибали с ног галактические вихри нерешительности. Наконец она сказала:
– Я не могу.
Калеб, видимо, заметив мучения, легко пихнул ее в плечо:
– Тогда ужин. Тоже неплохо.
Сначала Джейми спрашивал названия островов, но обычно получал ответ, что ему знать необязательно. Строго говоря, ему и впрямь необязательно было знать, где он находится: он все равно там.
Но именно поэтому – потому что он все равно уже там – для чего надо держать это в секрете? Кому он может его выдать? Только другим на том же корабле, но они ведь тоже там, в том же безымянном месте.
Но когда Джейми все-таки удалось выудить названия, он обнаружил, что они ничего не значат или даже не существуют, и перестал спрашивать, подписывая картины и рисунки общо: «Соломоновы острова».
Большинство из них выступали из воды густо поросшим джунглями известняком или базальтом в ограждении патрулируемых акулами рифов, за ними пришельцев поджидали мангровые болота, крокодилы и высокая, острая, как скальпель, трава, где комаров больше, чем можно разогнать прутиком. Изредка попадались деревни, люди на выдолбленных каноэ, дети, играющие на берегу. Иногда судно проплывало мимо затонувших военных кораблей, из воды торчали судовые надстройки, или остов лежал на боку, словно распухшие останки какого-то животного. Некоторые острова представляли собой лишь едва заметные над поверхностью океана песчаные полосы с отдельными вцепившимися в грунт пальмами. Джейми написал один из таких островков – образцово-показательный рай, – попытавшись внести туда свое ощущение пронизывающей все унылости, хрупкости малюсеньких пятачков земли в огромной воде. Ветви его пальмы напоминали подвешенного за шею человека, которого, как изодранного летучего змея, трепал ветер.