Они посильно помогают обустраивать Модхейм. Члены экспедиции лебедками поднимают с корабля ящики, оборудование, бочки с топливом «Либерти ойл» и опускают их на вездеходы с танковыми гусеницами, с пыхтением и скрежетом ползущие по льду полторы мили до хижин. Мужчины сооружают фундаменты изо льда, ставят деревянные опорные конструкции, роют углубления для складов и мастерских, выстраивают проходы из ящиков и брезента, нагромождают бочки с нефтью для защиты от ветра. Все это скоро похоронит дрейфующий снег. Не умолкает лающий, воющий хор десятков упряжных собак, привязанных где только можно.
Руководитель экспедиции говорит Мэриен, что никогда еще не видел таких счастливых собак. На море их загнали в конуру на палубе и привязали. Псов заливало морскими брызгами, кровью, сочащейся из китовых туш, и собственными испражнениями, но, высадившись, едва оказавшись на льду, они вывалялись дочиста, досуха в снегу, принялись лаять, резвиться и возродились. Возможно, Эдди не мираж; возможно, его просто освежила здешняя чистота.
После суток облачности небо проясняется. Приносят бочки с топливом, заправляют «Пилигрим». Двигатели оттаивают под холщовыми покрывалами, их кормят на завтрак теплой нефтью.
Несмотря на груз и неподатливый на морозе штурвал, лыжи без помех отрываются от утрамбованного снега. Мэриен разворачивает самолет над машущими людьми, лающими собаками, океаном и летит в никуда.
Спустя час они видят внизу горы, не помеченные на их картах. Возможно, их вообще никто еще не видел. Изо льда выступают крутые хребты черных скал и одиночные нунатаки.
Затем поражающая воображение бесконечность белого.
Поверхность льда постоянно меняется, как океан. (Мэриен считает, что это отдельное море, в тысячи футов глубиной.) Заструги ребрятся, будто застывшие волны; по ним, подобно течениям, бегут трещины. Даже несмотря на солнцезащитные очки, яркий свет сверлит ей череп. Через четыре часа образуется прозрачная дымка, она становится плотнее: облегчение от света, но проблема в ином. На крылья налипает лед. Мэриен забирается на двенадцать тысяч футов, в чистый воздух, всего около трех тысяч футов над плато, неуклонно поднимающимся к полюсу. Солнце отбрасывает тень самолета на просвечивающее облако: идеальное миниатюрное изображение, окруженное радугой; называется «глория». По правилам они должны надеть кислородные маски, но она принимает решение экономить. Кто знает, как долго еще будет туман, как высоко им придется подняться?
«Вот и Южный полюс», – говорится в записке Эдди, которую он приносит чуть позже. «ТН – 30». Он улыбается, воодушевлен, настроение явно приподнятое. Мировое дно еле проступает сквозь дымку, белое, сплошное, неотличимое от сплошной белизны. Мэриен смотрит без эмоций. Единственное, куда она хочет, – вперед, прочь. Теперь она понимает, что тут, где все огромно и безжизненно, может обитать сама смерть.
Стрелка масляного манометра опустилась до нуля, но, вероятно, он просто вышел из строя на морозе, ведь двигатели еще гудят. Обогреватель тоже выдохся, металл в кабине такой холодный, что можно обжечь кожу.
Вспоминая о ТН, она испытывает сомнения. Но откуда они? Ведь все в порядке. Она кричит Эдди:
– Что думаешь?
У него растерянный взгляд, он кричит в ответ:
– Ты о чем?
– Летим дальше?
Он смотрит на нее из-под капюшона оленьей парки:
– Почему нет?
– Просто проверила.
Он улыбается и поднимает большой палец: «Все отлично».
Может, перепуганный человек в кейптаунской гостинице, таращившийся на нее, словно она пришла отвести его на виселицу, ей приснился? Как это мог быть тот же Эдди, теперь столь бесстрашный и веселый? Но кроме того, он рассуждает логично: нет убедительной причины возвращаться, а не двигаться вперед. Видимость не идеальная, но могла быть куда хуже. С самолетом все в порядке. Если они вернутся в Модхейм, у них не хватит топлива на вторую попытку, им придется пережидать сезон, пользоваться припасами и гостеприимством экспедиции, ждать корабля, который их забрал бы.
Еще один рывок. Сопротивляйся инстинктам, говорил ей Голец. Сдавайся, когда хочешь бороться, говорила она Эдди в Лондоне. Борись, когда хочешь сдаться. Она летит дальше.
Небо и лед сливаются в бесшовную оболочку, их невозможно расчленить. Как в миске с молоком, говорят пилоты. Горизонт исчез. Вокруг нее пустое пространство – сверху, снизу, и возможностей измерить его нет. Высотомер показывает одиннадцать тысяч футов, но это выше уровня моря. А она не знает, какой толщины лед. Самолет может быть всего в тысяче футов ото льда. Кроме мутного вихря летящего снега, она не видит ничего. Эдди рядом с ней наклоняется, вглядывается в окно.