Большой круг

Мэриен старалась увлечь его последними антарктическими планами, спрашивала, что он думает о ее бесконечной нервной возне с расчетами груза и топлива (мучительной неизвестности добавляли лыжи и сила их сопротивления), но Эдди отвечал кое-как, безразлично, даже резко, как будто она приставала к нему с пустыми, незначительными вопросами. Казалось, он не хочет иметь ничего общего ни с ней, ни с ее картами и карябающим карандашом. Наконец в Кейптауне она велела ему прекратить гулянки. Время уходит. Они должны быть готовы вылететь в любой момент.

Мэриен стучит в дверь.

– Войдите, – тут же отвечает Эдди.

Он сидит на кровати, полностью одет. Кровать нетронута.

– Ты спал? – спрашивает она с порога.

– Не знаю. Нет. Немного. Ночью у меня было предчувствие. Пора?

– Погода наладилась.

Он смотрит в пол, стискивает, ломает свои большие руки.

– Тогда сейчас. Часа через три поднимемся. Часов тринадцать в воздухе. Может быть уже совсем темно, когда доберемся. Все что угодно может быть.

Мэриен подавляет нетерпение. Неужели Эдди думает, что она этого не знает?

– В какой-то момент надо взять и прыгнуть.

Он смотрит на нее, жалкий, умоляющий:

– Я не знаю, смогу ли.

– Ты хочешь сказать, что не собираешься лететь? – она изумлена.

Эдди мотает головой:

– Я хочу сказать, что не знаю, смогу ли найти дорогу.

Мэриен заходит в комнату, подсаживается к нему.

– Если кто и сможет, так это ты.

– Не слишком надежная гарантия.

– Никаких гарантий и не было. Нам обоим следовало принять, что у второго может не получиться.

– Я боюсь.

– Гроза?

– Она, конечно, не способствовала, но скорее накопилось. Я думал, что привыкну к долгим перелетам над водой, но не получилось. – Он осторожно прижимает пальцы к вискам, в лице проступает боль.

– Ты в порядке?

– Просто голова болит. Пройдет. – Эдди достает из кармана флакон с аспирином, разжевывает две таблетки.

– До Шпицбергена ты был великолепен. – Она словно напоминает упрямому ребенку, что еще вчера он с удовольствием ел то же самое блюдо.

– Там было другое.

Несомненно. Возле Северного полюса правила навигации изменились, но все-таки у них имелись приличные карты, радиосвязь в Барроу и Туле, им надавали множество советов, их ждали в Лонгьире. Им также повезло с небом, оно оставалось ясным, светили звезды, Эдди мог ориентироваться по ним. На юге у него будут прискорбно фрагментарные карты, не будет навигационных сигналов и звезд – кроме солнца, которое, вероятно, часто будет закрыто из-за пагубных, часто меняющихся метеоусловий.

– Я много думал о том, что все может полететь к чертям, – говорит Эдди. – Но еще о том, что будет, если все пройдет хорошо. Ты думаешь про потом?

– Я стараюсь жить день за днем. Один перелет, одна посадка.

Она чувствует, что Эдди на грани распада, но не может оценить серьезность проблемы, так структурный дефект самолета может привести к трагедии, а может и не привести, зависит от уровня нагрузки. Он наклоняется, ставит локти на колени, обнимает большими руками большую голову.

– Я втянула тебя? – спрашивает Мэриен.

– Нет. – Он снова мотает головой: – Нет, я сам решил. Мне нужно было… Нужно было что-то, и я подумал, может, вот оно.

– Мы уже столько прошли, – тихо умоляет она. – Еще немножко полетать. Земля, вода, лед – на самом деле, одно и то же.

Конечно, ложь. Они полетят навстречу страшной опасности. Он знает не хуже нее, но ей все равно. Ей уже трудно представить себе, как это – когда не все равно. Она закостенела внутри. Важен только полет.

Она знает, что Эдди знает, что она лжет, но вдруг он говорит:

– Ты права.

Ей не терпится на аэродром.

– Ты готов?

Эдди поднимает голову. Вид у него измученный.

– И всегда буду готов.

* * *

Они поднимаются в воздух на рассвете, плавно сворачивают на юг, бросают последний взгляд на Столовую гору, освещенную косым розовым светом восходящего солнца. По воде бегут бесконечные белые барашки. «Пилигрим» трясет на ветру. Пока не набрали высоту, Мэриен слишком жарко в шерстяной одежде. Она не может себе представить, что ей понадобятся оленья парка, унты и толстые носки, лежащие на сиденье второго пилота, но очень скоро не сможет представить, как без них.

Через два часа внизу образуется тонкий покров тумана, кое-где рваный. Впереди поднимается стена облаков, серая, плотная, слишком высокая, чтобы перелететь сверху. Они входят в блеклую неизвестность.

Время от времени Эдди приносит записки с корректировкой курса. Она ничего не может считать по его бесстрастному лицу. Пытается передать ему свою депешу, весточку веры: он найдет дорогу. Возможно, внутри у него срастется, когда они замкнут круг. В шестом часу облако сверху начинает светлеть, редеть, белизна трясется и гремит, потом самолет чудесным образом выбрасывает в открытое небо, его брюхо скользит по белому. Эдди кладет записку. «ТН – 30». Точка невозврата через тридцать минут.

Он не предлагает повернуть назад, только говорит, что любая возможность развернуться назад скоро исчезнет – обычная практика. Но Мэриен уже давно перешла черту. Их начало и их конец впереди.