Большой круг

Джейми продвинулся с каталогом, но для половины лета работа оказалась слишком объемной. И все-таки он трудился, разбирал, описывал как мог. Изучение такого количества рисунков и картин уже являлось образованием. Он внимательно рассматривал каждую работу, думал, что художнику удалось, в сравнении с тем, чего он мог хотеть. Большинство холстов казались в лучшем случае посредственными. («Наибольшее удовольствие мой муж получает, складывая свои сокровища, – сказала как-то миссис Фэи. – Удовольствие в их количестве, а также в обладании».) Но в собрании имелось и много хороших работ, и не так уж мало выдающихся. Как ему велели, Джейми откладывал в сторону все отзывавшееся в душе, включив туда и десяток неатрибутированных маленьких акварелей, которые нашел в плоской, перевязанной ленточкой коробке. Волны цвета: вихри серого, синего, ленты ярко-оранжевого, зеленого. Хотя нельзя было точно сказать, что на них изображено, Джейми не сомневался, это море. На обороте нацарапано что-то неразборчивое, возможно, подпись. Ожидая университетского специалиста, Джейми почти надеялся, тот назовет акварели мусором. Тогда он мог бы набраться смелости и попросить их себе.

Вечерами, по дороге домой, он покупал банки с языком или рубленым мясом и овощами, вчерашний хлеб, все дешевое и кормил бродячих собак. Иногда делал с них наброски, всего несколько быстрых линий. Ему очень не нравилось, когда они начинали рычать друг на друга, кусаться или провожали его до пансиона.

Если мистера Фэи не ждали дома рано, Сара после окончания рабочего дня Джейми могла отправиться с ним на прогулку. Он наконец собрался с духом и поцеловал ее. В первый раз все случилось неожиданно просто. Она пошла с ним кормить собак. Пес у них под ногами уплетал мясо из консервной банки, а Джейми наклонился и прижался к губам Сары. Оба какое-то время стояли совершенно неподвижно, потом Сара мягко отодвинулась. Во второй раз, на берегу, оказалось непросто. Сара наклонилась к нему длинным гибким телом, и он от возбуждения обхватил ее слишком грубо, напугал. Однако после небольшой практики они нашли компромиссное решение – не полностью удовлетворительное, однако стабилизировавшее ситуацию. Если поблизости никого не было, он мог обнять ее, не слишком крепко, не прижимать к стене, не искать грудь. Правда, Сара иногда сама забывалась и прижималась к нему, заводя длинную ногу между колен. Близость, однако, никогда не длилась долго. Вспомнив о приличиях, Сара выворачивалась – с пылающими щеками, растерянная, как человек, которого разбудили.

– Расскажи мне еще о своих приключениях, – иногда просила она, и он рассказывал ей, как они с Мэриен и Калебом однажды автостопом доехали до озера Сили, а потом пятьдесят миль шли обратно по горам, или как нашли в лесу человеческий скелет, из замшелого черепа которого торчал томагавк, или как полицейский ударил его дубинкой по ногам.

– Но я не уверен, что это настоящие приключения, – сказал Джейми.

– Да ты что! – воскликнула Сара. – У меня никогда не было ничего и вполовину такого увлекательного. Как бы я хотела познакомиться с Мэриен и Калебом. И с Уоллесом.

– Может, и познакомишься.

Печальная улыбка Мадонны:

– Не думаю, что я произведу на них сильное впечатление.

Она будет для них чужой, пугающей, чопорной. Они не будут знать, как вести себя с ней. Не важно. Происходящее между ним и Сарой принадлежит только ему.

– Они не знают таких людей, как ты.

– А я не знаю таких людей, как они. Я бы хотела быть больше похожей на них.

Тут бы и рассказать ей все, о чем он умалчивал. Пьянство Уоллеса. Баркли Маккуин. Скрип двери на крыльце, когда Калеб приходил за Мэриен. Но вместо этого Джейми опять ее поцеловал.

* * *

Когда получалось, Джейми рисовал Сару, то живьем, то по памяти. Кое-что отдавал ей, кое-что оставлял себе.

– Мне нравятся твои рисунки, поскольку нравится думать, что ты на меня смотришь, – призналась она. – Такой особенный вид самолюбования.

* * *

Иногда миссис Фэи, оставаясь дома одна, приглашала его на послеобеденный кофе в небольшую застекленную оранжерею, безраздельно принадлежащую ей. Чтобы попасть туда, Джейми проходил по гостиной, тоже, кажется, числящейся за хозяйкой. Тут не было искусства. Стены гостиной чистые, белые, только редкие фотографии семьи. В оранжерее папоротники в горшках, подушка для собаки, круглый мраморный столик и плетеные стулья, на которых они и сидели. Нередко миссис Фэи задавала ему те же вопросы о жизни, что и Сара, но Джейми, свободный от романтического трепета и плотского вожделения, рассказывая о себе, мог больше расслабиться, высказывать мнения, оказывавшиеся совершенно неожиданными для него самого.

– Я бы хотел, чтобы моя сестра больше походила на леди, – сказал он как-то, удивившись сам себе.

Миссис Фэи улыбнулась намного печальнее Сары:

– Почему? А она тоже хочет?

– Нет, не хочет, – открыто признал он. – Но ее жизнь почему-то намного тяжелее, чем надо. Если бы она носила платья, прическу, как у девочки, если бы еще ходила в школу и не бредила аэропланами, все было бы проще.