Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

В воронке-бункере кофеварки телефона тоже не было. Славик разбудил Сашу и спросил у него, где телефон. Но тот грубо ответил, что не брал и что нечего лазить у него на наре, когда Славик полез к нему под подушку. Славик стал проводить обыск дальше. И нашёл под простынёй аккуратно сложенную мою рубашку, а под матрасом — телефон.

Я даже не был в недоумении — я просто ничего не понял. Славик же вытащил из-под Сашиной нары два баула и, несмотря на его протесты, начал выкладывать из них вещи. Саша находился с нами в камере уже больше месяца, и Славик выкладывал на нару блоки белого «Мальборо», аккуратно завёрнутые в футболки или по одной пачке в карманах поношенных рубашек, блоки шоколада по десять штук и по одной плитке, все пакетики с напитком «YUPI», что были в камере и которые я три раза заказывал у Оли, думая, что его выпивают. Там были почти всё мыло «Duru» из хозяйственной сумки, мочалки для посуды и вообще почти всё, что «плохо лежало» в камере и чем мы не пользовались. Это и пластмассовые баночки, лишние миски и деревянные ложки, мои шёлковые шорты и несколько новых футболок Дедковского. А на дне одной из сумок в кульке в одном из банных тапочек был припрятан фотоаппарат Дедковского.

Славик не обращал внимания на протесты Саши и на его угрожающий вид. Он повернулся и просто начал его бить. Сверху вниз по голове и ладонью по лицу. Но тут я сразу остановил Дедковского. Мне в голову пришла одна мысль. Притом очень неожиданно. А потом эта мысль пришла Дедковскому.

— Ты клептоман? — спросил Дедковский.

— Да, — ответил Саша, вытирая слёзы и кровь то ли с губы, то ли с разбитого носа. — У меня и в деле так записано.

— Пидарасы мусорá! — сказал Дедковский. — Должны были предупредить. А те, из большой камеры, просто от него избавились. Иначе могли бы там прибить. Поэтому и написали такую маляву. Может быть, их попросили написать, чтобы отсюда сразу не выломили. Тоже пидарасы! Могли бы предупредить!

— Ты что, готовился с этим уезжать? — кивнув на выпотрошенные сумки, спросил у Саши Дедковский.

Саша сказал, что уже три дня подряд отдаёт по проверке заявления на оперативного работника с просьбой перевести его из этой камеры, что практически никогда не практиковалось. Человека могли попросить уехать или он сам мог сказать корпусному, чтобы его забрали из камеры, или мог просто выйти с вещами по проверке. Тогда его закрывали в боксик, и там человек ждал своего размещения в следующую камеру. Теми, кто контактировал с оперáми, обычно использовались другие способы для экстренного перевода или вывода из камеры. Например, выброшенная в мусор записка или отправленная малява, которая доходила в оперчасть. Способов было множество, но о них знали только оперативник и его подопечный. Однако если контакта не было, то можно было написать и заявление. Но всё движение корреспонденции в камеру, если не спали, было видно, что могло повлечь если не к прямому её прочтению, то к поддёвкам «оперу пишешь?» (которые имели двойной смысл: то ли оперу — музыкальное произведение, то ли «оперу» — оперативному работнику СИЗО). Правда, у Саши был неординарный случай...

— Кто и куда тебя переведёт?! — спросил Дедковский.

Мы (я и Славик) стали забирать с Сашиной нары каждый свои вещи — сигареты, шоколадки, пакетики «YUPI» и другое — и раскладывать по сумкам и продуктовым коробкам. В кармане одной из Сашиных рубашек была найдена подаренная на мой день рождения зажигалка «Zippo» — бензиновая, железная и безотказная, но не очень практичная вещь в тюрьме. Она лежала на тумбочке возле телевизора. А потом исчезла, и я относил это на счёт шмонщиков. Саша сказал, что ему эта зажигалка очень понравилась. Я ответил, что дарю её ему, но предупредил, что у него её всё равно заберут.

— Не заберут! — сказал Саша и положил зажигалку в карман.

Потом он присел на другой край лавочки, около моей нары, и сказал, что хочет у меня попросить... Не дав ему договорить и, думая, что угадал ход его мыслей, я сказал ему, что не надо. Что он здесь ни при чём. И что я на него не сержусь.

— …чтобы ты мне всё вернул обратно, — закончил Саша.

— Зачем тебе? — спросил я.

— У меня такого никогда не было, — сказал он, — я буду этим владеть и буду давать вам пользоваться.

Через пару дней Дедковский вышел на следственку, а Сашу перевели из камеры.

— Пускай сами с ним ебутся! — сказал Дедковский. — Его должны лечить, а не садить.

В камере мы оставались вдвоём. Я продолжал ходить на следственку на ознакомление. Дедковский последний раз приехал с суда. Сказал, что у него был приговор и ему дали пять лет. И добавил, что в тюрьме оставаться не будет, а завтра пойдёт договариваться, чтобы его отправили на лагерь, на Бучу. Как говорил Дедковский, этот лагерь был недалеко от Киева, строгого режима. И был «черный». Обычно под этим словом имели в виду то, что в лагере были в свободном хождении разного рода запреты (телефон, водка, наркотики), отсутствие режима и другое.