Большой вальс

Имя Антонии Браун, приведенное в списке, не сопровождалось отсылками к разгоревшемуся в прессе скандалу, и это означало что высокий круг приглашенных в путешествие игнорирует колебания погоды «внизу» — в мире желтой прессы и обывательского интереса к «грязному белью».

В ряду приглашенных на борт «Морро Касл» значился и Бенджамен Уилси Венечка, внук Августы Фридриховны, — «американский писатель», выпустивший серию романов и литературных исследований на русском и английском языках. Кое-что, получая из Америки, Августа хранила на специальной полочке, хвастаясь перед клиентами и давая читать Виктории. От Бенджамена пришло три года назад на Остров сообщение о кончине бабушки, почившей во сне под трансляцию «Травиаты», идущей из Гранд Опера. Виктория, учившаяся в то время в Америке, получила переправленное Алисой письмо лишь через неделю и отправила господину Уилси телеграмму с соболезнованиями. Гладкие, шаблонные, оскорбительные в своей формальности слова. Но что могла она ещё написать, этому незнакомому человеку, о незабвенной Tante Justi? Про «розовые платья», «дневник комплиментов» или «алмазные слезы»?

Уже несколько раз их пути разошлись, не соприкоснувшись. Впервые — в тот рождественский, дождливый вечер, когда озябшая Виктория встречала на причале Острова господина Уилси. А встретила совсем не нуждавшегося в её обществе, рвущегося к Антонии, Жан-Поля. Бенджамен не приехал, спутав что-то с визой, а юный Дюваль изо всех сил старался поддержать дух пребывающей в трауре и глубокой растерянности дурнушки Вики.

Потом уже, учась в Америке, Виктория собиралась навестить тетю Августу, но все не знала, как предъявить ей свое новое лицо. А когда решилась — будь что будет, уж Августе-то не надо объяснять лишнего — она сама все поймет, по-своему, с точки зрения волшебства и теории «хеппи энда», то было поздно. Уехали они куда-то путешествовать — внук и бабушка, — то ли в Гималаи, то ли на Ямайку. А вскоре последовало извещение о похоронах Августы Фридриховны и выходе нового романа Уилси, где промелькнул незабвенный образ «засушенной маргаритки» и даже кое-что из их общего российского прошлого. Виктория без труда узнала куйбышевскую коммуналку, себя, Лешу и Катю.

Как-то через Мейсона Хартли она осведомилась о паблисити Уилси и получила самые лестные отзывы — Августа по праву гордилась своим внуком: и взгляды у него прогрессивные, и гуманист, и скромен при всей известности и талантах. А кроме того — на виду не толчется, живет почти затворником, славой пренебрегает. В общем, как раз то, что надо. К тому же Виктория ощущала необъяснимое притяжение к этому персонажу их общего «романа». То ли долг перед ним какой-то чувствовала, то ли смущала недоговоренность, незавершенность сюжетной линии, завязанной Августой и с её кончиной так неловко оборвавшейся.

И вот теперь, обнаружив Уилси рядом с именем А. Б. в списках участников круиза, Виктория решила — знак свыше подан, пора воспользоваться предоставленным им, возможно последним, шансом. В общем: «Ваш выход, артист, ваш выход!»

Уговаривать Антонию долго не пришлось. Она уже послала отказ от участия в поездке и вдруг срочно сообщила, что нашла возможность принять предложение и прибудет на борт в сопровождении Шнайдера.

Далее Виктории надо было успеть сработать чисто — помелькать среди приглашенных, уговорить Уилси о помощи и покинуть судно в ближайшем порту вместе с Артуром. Пусть потом изощряются в толковании поступка А. Б. — это уже не будет иметь никакого значения. Издержки оплатит Шнайдер из счета А. Б., а свадебные события удовлетворят жажду всех любопытных.

Рассчитывая пробыть на судне всего сутки, Виктория хотела обойтись без багажа, но пришлось взять приличный чемодан, в который была спрятана заветная сумка. «Сестры» сложили в неё все, что можно хоть как-то пригодиться Уилси — письма, фотографии, обрывки дневника, который периодически вела Вика, выданные Антонией из семейного архива документы и прочая мелочь, обнаруженная тут и там. Ко всему этому прилагалась школьная тетрадь, исписанная Викторией за три ночи: «Невероятная история доктора Пигмалиона». Пусть Уилси поступает, как подскажет ему совесть, писательское чутье и память об ушедшей Августе.

— Боже мой, девочка, после того, как я подобрал тебя голую в Венеции, моя жизнь превратилась в сплошной детектив, в котором распределены все роли и я сам — постоянно остаюсь за бортом, чтобы умирать от неизвестности и волнения, — сетовал Жан-Поль, провожавший Викторию до причала в Нью-Йорке, откуда стартовал «Морро Касл». Сейчас огромный белый дворец виднелся из окошка их машины вместе с толпой, окружающей трап. — Там уже царит предстартовый ажиотаж. Фотокорреспонденты облепили столбы и телефонные будки. Ужас! Тори, я не пущу тебя!

Он схватил её за руку в неподдельном испуге.