Большой вальс

— Отковырял железкой ржавую петлю. Она еле держалась — нам просто везет. Чудо, что я отправляясь за лекарствами, прихватил с собой сумку — в ней не только деньги, но и мои документы. — Жан-Поль высыпал на круглый непокрытый стол свое имущество. — А это, девочка, для тебя. Аспирин, витамины и ещё какие-то таблетки. — Жан-Поль огляделся, рассматривая владения. — Да, здесь не просто будет обжиться. Я даже не знаю, где искать воду. А если честно признаться, до сих пор не в курсе, как готовить яичницу.

— Вряд ли тебе придется этим заниматься, я что-то не заметила кур. Похоже, селение давно вымерло. Воду следует искать в колодце, насколько мне известно из литературы, а дрова хранят в сараях!

Действительно, руководствуясь литературным опытом, очень скоро Жан-Поль принес ведро воды и радостно сообщил:

— В чулане полно дров, значит, будет и тепло, ведь печь на вид вполне крепкая. Ты можешь проглотить лекарство и немного отдохнуть, пока я съезжу за едой, — сказал Жан-Поль, вдохновленный своими успехами в растопке печи.

Он даже заслонку не забыл выдвинуть, помня о трагической истории четы Золя.

— Нет! — испуганно вскочила Виктория. — Не оставляй меня здесь одну! Я совершенно не голодна. Тебе нельзя уходить — они могут прийти опять!

— Я с нетерпением жду, когда ты мне все же объяснишь, от кого мне предстоит защищать свою даму… Честно говоря, эта шутка со взрывом не в стиле ревнивых поклонников. При всем моем уважении к темпераменту твоих фэнов, думается, здесь что-то другое.

— Не знаю, кто преследует нас, честное слово. Там, в Венеции это был Клиф Уорни. Он выкрал меня и увез в мешке прямо с бала… Под носом у гостей и пропавшего куда-то Шнайдера.

— Не подумал бы, что Уорни столь романтически настроен — похищение на балу! Восхитительно старомодно. Вероятно, он помешался от любви, узнав о твоей помолвке.

— Клиф — сумасшедший, это точно. Ты даже не представляешь, какую месть он задумал для… — Виктория чуть было не сказала: «для Антонии Браун», но вовремя спохватилась. — Он избрал жуткую месть, — она вздрогнула от гадливости, вспомнив обнаженного фавна, его покрытую струпьями голову и ядовитый укус. Пальцы сами коснулись шеи в том месте, куда прижимались его губы.

— Меня чудом спас один паренек… в общем, он мой давний друг. Но мне пришлось сбежать.

Жан-Поль примостился на стуле, против дивана, развернувшись так, чтобы помешивать в печи прогорающие поленья и одновременно наблюдать за девушкой. Ее речь переходила в сонное бормотание, веки тяжело опускались.

— Я должна была уйти из его дома… потому что… Я люблю своего брата… Мы вместе купали блохастого щенка… — Виктория уснула, поджав колени и припав головой на подлокотник дивана.

«Милая, чудная, невероятная», — думал Жан-Поль, жадно вглядываясь в спящее лицо, стараясь запечатлеть в памяти эту фантастическую картину: тонущая в полумраке деревенская комната с пляшущими по углам тенями от горящего в печи пламени, громада старого деревянного шкафа, возвышающегося над диваном со спящей девушкой и замершие на стене ходики. Кукушкин домик с пучком засохших еловых веток, подсунутых под «крышу» и чугунными шишками вместо гирь. На темно-зеленых выгоревших обоях сохранились овальчики и квадраты от унесенных хозяевами фотографий. Жан-Поль поднялся, осторожно, стараясь не потревожить спящую, перетянул цепочку с шишкой и качнул маятник. Часы пошли, оставалось лишь поставить стрелки. Но их почему-то не оказалось.

Равномерное тиканье ходиков успокаивало, навевая воспоминания. Что за нелепый однобокий «роман»! «Та бабочка, которой невдомек о беге крови под атласной кожей…» Да, с этих пустяшных четверостиший все и началось там, у Динстлера. А может, раньше — ещё на Острове, когда шустрая длинноногая хохотушка сунула за шиворот серьезному естествоиспытателю маленькую древесную лягушку… Теперь Антонии принадлежат десятки стихов, да и все, что он сделал в науке. Все — ради нее. «Все для тебя. С тобою все в разлуке…» — начал он бормотать сонет, уже жужжавший в голове, и вдруг смущенный его двусмысленностью понял, что должен сейчас же рассказать спящей Тони то, о чем умолчали его письма.

…В университете Дюваль сразу попал в категорию преподавательских «любимчиков» — деликатный, застенчивый паренек явно не из породы подхалимов и сплетников. Это поняли довольно скоро и его однокурсники, смирившиеся с безучастностью Дюваля к «неформальным» проявлениям молодежной студенческой жизни. Правда, он занимался спортом и даже делал успехи в каратэ — но как-то незаметно, не кичась полученным черным поясом. Он отличался на диспутах и научных конференциях, не проникаясь гордыней. Похоже, у Дюваля начисто отсутствует тщеславие. Даже когда он ещё на третьем году обучения стал ассистентом Мейсона Хартли — светила мирового масштаба, об этом узнали очень немногие.