Большой вальс

— Кто тут хнычет под боком самого пылкого, самого преданного, самого сильного влюбленного в мире?! — Он встряхнул её и серьезно посмотрел в глаза. — Запомни, Тони, запомни на всю жизнь — а она будет очень долгой, это я как генетик обещаю, — ты всегда будешь счастливой, потому что с этого дня и навсегда эту задачу беру на себя Я! Я — Жан-Поль Дюваль беру на свою ответственность, на свою честь и совесть счастье Антони Браун!

Виктория не бросилась ему на шею, но осторожно отстранилась, став чужой и далекой. Под недоумевающим взглядом Жан-Поля она молча натянула свитер и брюки, принесла из сеней стопку поленьев и положила на железный щиток у печи. Все это бесшумно и невесомо, как тень, ушедшая за грань реальности.

— Разожги, пожалуйста, сильный огонь и выслушай меня, не перебивая… А потом решай сам — про счастье и все остальное…

Виктория села на диван и уставившись в огонь, как загипнотизированная, начала свой рассказ. Он был настолько сбивчивым и фантастичным, что Жан-Поль не знал, принимать ли признания девушки всерьез или отнести их к болезненному бреду. Одно было ясно — она не лгала.

— Значит, та русская девушка в саду Динстлера, на Рождественском вечере у Браунов и ты — одно лицо? Вернее — один человек? — поправился Жан-Поль, жадно всматриваясь в свою собеседницу и не веря своим глазам. Нет, это невозможно…

— Увы, я не Тони. И все, что досталось мне от тебя — стихи и письма — попало ко мне по ошибке… Но я не хотела присваивать их… Вернее, хотела… Вернее… Я очень люблю твои стихи, начиная с того первого, про бабочку, который я пыталась перевести на русский язык… А ты хотел порвать — там, у бассейна в «Каштанах»… Помнишь, панама на бритой голове?

— А на Рождество, значит, не тебя укачало на катере и не ты танцевала с Алисой вальс в венке и ситцевом сарафане?

— Я встречала тебя на причале, мокрая и жалкая, поспешив сообщить, что потеряла отца. Тогда я плохо ещё оценивала ситуацию… Да и теперь…

— Значит, я должен звать тебя Тори? — с сомнением спросил Жан-Поль, которого не покидало ощущение какого-то дьявольского розыгрыша.

— Зови меня, как хочешь. Это не важно, ведь совсем скоро мы расстанемся… И знаешь, если я все же выкарабкаюсь из этой истории… я постараюсь вернуть себе свое лицо, — с вызовом заявила Виктория. — Мне нечего стыдиться, нечего скрывать и мне надоело пользоваться чужим капиталом!

Виктории было нестерпимо больно видеть разочарованного, сникшего и даже обиженного Жан-Поля. Еще бы! Его провели, надули, подсунув вместо обожаемого подлинника фальшивку… Вряд ли он даже стал бы оберегать её, знай ещё вчера всю правду… О, если бы она могла — то прямо сейчас сорвала бы как маску это ненавистное лицо! Она сама — Виктория — с ее душой, чувствами, с её любовью, никому не нужна. Даже этому чуткому, необыкновенному парню! Все дело в упаковке, во внешнем блеске… А ведь Антония даже не удосужилась прочесть ни одного его письма, да и вряд ли вспоминала вообще о романтическом, робком Дювале…

— У меня к тебе единственная просьба, Жан-Поль, я не сомневаюсь, что ты её выполнишь: сохрани все услышанное здесь в тайне. Как бы ты к этому ни относился. Ведь это не мои секреты… А сейчас — ты должен ехать. Постарайся не слишком осложнять отношения с полицией и если сможешь, сообщи обо мне Брауну. Я не хочу подвергать тебя опасности своим присутствием и лучше подожду здесь… Честное слово, мне неизвестно, кто охотится за моей тайной, но, видишь, — это далеко не игра. Тебе пора.

— А кто-то недавно сказал, что читает меня другом… Это в России так поступают с друзьями? Нет уж, дорогая моя, кем бы ты себя не считала, хоть генералом спецслужб, обыкновенный французский парень не удерет с поля боя и не оставит в беде даму. Особенно, если она так очаровательна, а парень уже пять лет считает себя безнадежно в неё влюбленным.

— Та, кто тебе нужен, сейчас в Париже и никто не устраивает на неё облаву.

— Хорошо, я постараюсь разобраться в этой головоломке. А пока ты сядешь со мной в машину и не будешь задавать лишних вопросов. Договорились, подружка? — Жан-Поль подошел к Виктории и шепнул: «У тебя есть неоспоримое преимущество перед Антонией… Ни Уорни, ни Картье не имеют к тебе никакого отношения!»

— Зато у меня масса других поклонников, — нахмурилась Вика, сопротивляясь попытке Жан-Поля выпроводить её из комнаты: — Я никогда не прощу себе, если из-за меня пострадаешь ты. Это было бы уже значительно хуже, чем присвоение чужих писем.

— Но лучше, чем оставить меня на всю жизнь с ощущением совершенной подлости… Быстрее, в машину. Если все так, как ты рассказала — нам лучше поскорее уносить отсюда ноги…