Большущий

На следующий день их беседа была уже более серьезной. О восточном колледже и карьере архитектора они как будто окончательно договорились. Селина была довольна и даже счастлива. Только Дирк беспокоился из-за дороговизны. Он говорил об этом на следующее утро за завтраком (за своим завтраком, его мать позавтракала несколькими часами раньше и теперь, когда он пил кофе, присела с ним ненадолго и просматривала газету, пришедшую с сельской почтой). Селина уже побывала в полях, где следила за высадкой из теплицы молодой помидорной рассады. На ней была застегнутая на все пуговицы старая серая кофта, потому что в воздухе еще ощущался мороз. На голове – мятая черная фетровая шляпа (когда-то принадлежавшая Дирку), очень похожая на ту, в которой она впервые самостоятельно отправилась на рынок десять лет назад. Ее щеки слегка разрумянились от прогулки по полям на холодном утреннем воздухе. Она повела носом:

– Как вкусно пахнет кофе. Пожалуй, я…

И она налила себе полчашки с видом весьма добродетельной женщины, которая на самом деле хотела бы целую, но сдерживается.

– Я все думаю, – начал Дирк, – это ведь дорого…

– Свиньи, – ровным голосом произнесла Селина.

– Свиньи?

Дирк в замешательстве огляделся, потом перевел взгляд на мать.

– Нам помогут свиньи, – спокойно объяснила она. – Уже три или четыре года я собираюсь начать их разводить. Это Огаст Хемпель придумал. Точнее, боровы.

– Боровы? – снова повторил за ней Дирк слабым голосом.

– Породистые боровы. Сейчас за них платят хорошие деньги, и так будет еще не один год. Я не стану ими увлекаться. Заведу ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать архитектора из мистера Дирка де Йонга. – И, заметив выражение его лица, добавила: – Не расстраивайся так, сын. В свиньях нет ничего отвратительного, для меня по крайней мере, если выращивать их в чистом, как ванная с кафелем, загоне и кормить кукурузой. Боров – красивое, внушительного вида животное, когда относишься к нему не по-свински.

– Лучше я не буду учиться на деньги от свиней.

Вид у Дирка был удрученный. Селина сняла фетровую шляпу и, бросив ее на старую кушетку у окна, пригладила ладонью зачесанные назад волосы. Было видно, что в ее мягких темных волосах теперь обильно поблескивает седина, но глаза были такие же живые и ясные, как всегда.

– Видишь ли, Большущий, у нас с тобой ферма, которая по сравнению с другими овощными фермерами считается доходной. Мы выплатили все долги, земля в хорошем состоянии, урожай обещает быть богатым, если весна не будет такой дождливой и холодной, как в прошлом году. Но сейчас ни одно овощеводческое хозяйство не сделает своего владельца богатым. Рабочим приходится платить дорого, рынок ты сам знаешь какой, да еще траты на перевозку. Любой фермер вроде нас, выйдя на ноль, думает, что он уже в плюсе.

– Знаю, – печально сказал Дирк.

– Нет, сын, я не жалуюсь. Просто говорю как есть. Я очень довольна. Когда вижу, как плантация спаржи, которую я посадила десять лет назад, дает урожай, я чувствую такую радость, как будто наткнулась на золотую жилу. Иногда я вспоминаю, как твой отец противился моей идее засадить первый участок. И когда апрель в деревне такой прекрасный, как сегодня, когда все только зарождается и начинает зеленеть на богатой черноземной почве, – даже не могу выразить! Я знаю, что мои овощи отправятся на рынок и станут пищей, самой лучшей пищей, которая делает организм человека чистым, подвижным и сильным! Мне приятно думать, что матери говорят детишкам: «А теперь ешь шпинат, каждый листик, иначе не получишь сладкое!.. Морковка полезна для зрения… Доедай картошку. От нее ты станешь сильнее», – Селина засмеялась, чуть раскрасневшись.

– Да, понимаю. Но свиньи? Ты так же относишься к свиньям?

– Конечно, – уверенно ответила Селина и подвинула к нему небольшое блюдо с голубым рисунком, стоявшее на белой скатерти у ее локтя. – Съешь еще бекона, Дирк. Возьми этот тоненький хрустящий ломтик.

– Я уже наелся, мама.

Дирк встал.