Бонапарт. По следам Гулливера

Вот этот, пришедший месяц назад. Бывший мясник из парижского предместья. Он начал рьяно и очень старался; не боялся ни вида крови, ни предсмертных криков жертв. Однако через какое-то время стал неузнаваем. При виде обезглавленных трупов его лицо непроизвольно менялось, он становился рассеян. Иногда создавалось впечатление, что помощник настолько растерян, что не знал, куда себя деть. А потому становился как бы немым. И лишь добрая порция горячительного в конце работы наконец приводила его в душевное равновесие: человек вновь становился разговорчив и даже весел. Какое-то время такой еще будет работать, совсем не догадываясь, что на его место уже присматривается другой. А этот пусть возвращается к тихой работенке, где ему будет спокойнее. Например, на провинциальной скотобойне. Глядишь, на старости лет не сойдет с ума…

Самое страшное было в другом – изменился и сам Сансон. Уже не одну неделю палач думал об одном и том же: он стал ненавидеть то, чем занимался долгие годы. Верховному Палачу надоело казнить людей! Окровавленный нож гильотины неотступно преследовал его. У Сансона вдруг начались непонятные видения, чаще всего – в багровых тонах. Дошло чуть ли не до скандала: садясь после работы за ужин, он ужаснулся, увидев на столовой скатерти… кровавые пятна. Когда хозяин сказал об этом жене, та испуганно взглянула на мужа и коснулась рукой его лба…

Девятого числа месяца мессидор[44] III года Республики записи в журнале Сансона Четвертого, Верховного Палача, заканчиваются. Впечатления, которые пришлось пережить этому человеку в годы страшных испытаний, оказались не под силу даже ему. Гильотина сделала свое дело: заболевший палач отказался от должности. Эшафот возглавил его сын. Родные Шарля-Анри ничуть не сомневались, что причиной болезни их именитого родственника стали страдания, вызванные «гнетом чувств, походивших на угрызения совести».

Впрочем, Большой террор сказался не только на Сансоне. В дни так называемых тюремных заговоров, когда количество осужденных на казнь исчислялось многими десятками, не выдержал самый крепкий – прокурор Фукье-Тенвиль. Он часто падал в обмороки, молол ерунду, а еще уверял, что Сена течет кровавыми струями…

* * *

…Глубинка сделала Жозефа Фуше чуть ли не национальным героем. Разгром церквей и экспроприация ценностей у зажиточных граждан – все это на совести «тихого» депутата. Вскоре одно имя г-на Фуше где-нибудь в Нижней Луаре, Нанте или Невере вызывало панику в среде самых умеренных провинциалов. Но игра стоила свеч. Сотни рекрутов, сто тысяч франков золотом для казны, тысячи слитков серебра и огромное количество наличных – это не осталось незамеченным Конвентом. Тем более что за все не было заплачено ни единой гильотинированной головой. Чудеса да и только!

Но все помнят, что этот «кудесник» по-прежнему остается «самым радикальным радикалом». А радикалы способны на все…

…Старушка История подчас соткана из лоскутков случайностей. Так, французы до сих пор убеждены: предтечей Девятого термидора, лишившего головы Робеспьера, явилось незначительное с виду происшествие, а если быть точнее – случайность, произошедшая с… госпожой Фуше.

В 1793 году Жозеф Фуше был отправлен Конвентом в Лион для подавления тамошней контрреволюции. Лион в те годы неофициально считался второй столицей Франции – городом, политический климат в котором во многом определял устойчивость Республики. В те дни там было особенно беспокойно.

Незадолго до появления в Лионе Фуше горожане жестоко расправились с предыдущим представителем Конвента – неким Шалье, приговоренным местной властью к смерти. Когда из старого сарая выволокли ржавую гильотину, тут же возникла проблема: где отыскать палача? Нашли. Правда, неопытного, отчего казнь бедолаги превратилась в мучительное истязание. Трижды тупое лезвие гильотины опускалось на шею полуживого страдальца, заставляя того корчиться в смертельных муках. Шея Шалье оказалась крепче нервов неопытного палача, ударом сабли отрубившего-таки жертве голову.

После Шалье в Лион отправили Кутона, но и он оказался бессилен что-либо изменить и уж тем более – навести там должный порядок. Вскоре власть в городе полностью вышла из-под контроля: было сформировано антиправительственное войско, начали возводиться оборонительные сооружения.

В ответ Конвентом был издан суровый декрет, каждое предложение которого убивало своей жестокостью: «…Город Лион должен быть разрушен; все дома, где жили состоятельные люди, – уничтожить; …название Лиона вычеркивается из списка городов Республики; …на развалинах Лиона возвести колонну, которая будет вещать грядущим поколениям о преступлениях и наказании роялистского города…»