Бонапарт. По следам Гулливера

А теперь о главном. В «хижине» мадам де Тальен собирались серьезные и влиятельные люди. Там частенько бывали виконт Баррас, богач Фрерон, крупный финансист Уврар и кое-кто еще, чтобы в перерывах между тостами и откровенным волокитством за «прекрасными одалисками» в прозрачных нарядах тут же решать важные государственные вопросы. Так было принято, по крайней мере при Баррасе. С некоторых пор там стал бывать и Бонапарт.

Колебания Барраса относительно «сабли» помог устранить ловкий Фрерон, который, будучи влюблен в сестру генерала, Полину Буонапарте, постарался сделать для нее приятное, шепнув патрону о столь перспективном военачальнике[52]. Сделав ставку на последнего, Баррас таким образом одновременно убивал двух зайцев. Во-первых, приобретал верного ему человека из числа генералов; а во-вторых, отделывался от надоевшей ему Мари-Роз. (Сколько ушло ей на подарки, знал только он. В любом случае, будь жив Робеспьер, он отсек бы за это голову в течение суток!)

Итак, решение принято: порядок в городе будет наводить генерал Буонапарте. Теперь оставалось не так много – разыскать этого опального генерала. Однако посланный за ним в отель «Голубой циферблат» гвардеец вернулся ни с чем.

– Он бывает там крайне редко, заявляется только к ночи, – бормотал курьер. – Да и то не каждый раз… Довольно редко.

– Ищите, ищите… Или вы наивно полагаете, капитан, что я все брошу и кинусь искать его сам?! – кричал, брызгая слюной, Баррас.

Как уверяет Ги Бретон, его отыскали в парижском театре Фейдо, где Бонапарт, сидя рядом с некой Сюзанной с улицы Сурдьер, хохотал над сценкой из оперы Керубини.

– Генерал, вас срочно вызывает мсье Баррас, – шепнул ему на ухо гвардеец. – Я слышал, он назначен командующим Внутренней армией, – добавил болтливый капитан.

Смазливая Сюзанна осталась досматривать оперу, Бонапарт же кинулся вслед за курьером.

Баррас был хмур и неразговорчив.

– Где вы шляетесь, генерал? – недовольно поинтересовался он.

– Э-э…

– Вас полдня никто не мог разыскать. Республика в опасности! Мятежники готовят государственный переворот. Надеюсь, вы ненавидите роялистов так же, как и я, генерал?

– Безусловно.

Бонапарт покраснел. Те полдня, которые были потрачены на его поиски, он провел в мучительных переговорах с теми самыми «мятежниками», о которых сейчас говорил Баррас. К сожалению, роялисты оказались слишком прижимистыми, и несколько золотых, предложенных генералу взамен клятвы отдать за них жизнь, лишь оскорбили тщеславного корсиканца. Он обещал подумать. Теперь неожиданным образом все кардинально менялось. Предложение Барраса могло разве что присниться…

– Если верить последнему донесению, захват власти запланирован на четыре часа утра, – продолжал Баррас. – Готовы ли вы, генерал, в этот тяжелый для всех нас час стать моим заместителем?

– Готов!

– Хочется верить, что я в вас не ошибся. Держите меня в курсе происходящего…

«Шельмец, однако, – мелькнула в голове юного полководца тревожная мысль. – Заварить кашу и так ловко спрятаться за чужую спину…»

* * *

Виконт де Баррас в выборе не ошибся. Возможно, Бонапарт был единственным на тот момент человеком, который знал, что делать. Артиллерист, он прекрасно понимал: пушки решают все. Из-под Парижа в Тюильри по его приказу были доставлены орудия, которые тут же грамотно рассредоточил один из смышленых офицеров (им оказался будущий маршал Мюрат, ставший после этого боя адъютантом Бонапарта).

Следует заметить, что до революции, отменившей сословия, воинский чин напрямую зависел от древности дворянского рода. Например, полковником мог стать лишь тот, кто являлся дворянином в пятом поколении. Бонапарт, ставший дворянином в третьем поколении, мог рассчитывать на «потолок» в чине капитана – то есть командира роты. А если уж говорить о каком-нибудь Мюрате, сыне трактирщика, то он мог быть не выше капрала. Именно поэтому многие начинающие военные с таким рвением ратовали за революцию.

Итак, отныне все приказы отдавались от имени генерала Буонапарте.

– Буонапарте? Это кто еще такой? – ворчали офицеры. – Расплодилось всяких выскочек…

Капитан Тьебо (ставший впоследствии генералом) вспоминал:

«Небрежность его туалета, длинные свисающие волосы, ветхость одеяния подчеркивали крайнюю нужду, но, несмотря на опалу, на двадцать шесть лет, на общий столь неимпозантный внешний вид… с этого дня он стал подниматься в общественном мнении…»

К рассвету все было готово. Когда мятежники сунулись было к улицам Сен-Оноре и Конвента, их встретили грозные пушечные жерла. После того как людской поток хлынул на мост Руайяль, грохнули пушки. Недалеко от церкви Святого Роха произошла форменная мясорубка: пушки били по людям прямой наводкой, почти в упор. Вскоре все было кончено. Сотни раненых и полтысячи убитых… Слишком высокая цена за нарушенное спокойствие и попытку переворота.