Бонбоньерка (СИ)

загорелся азартный огонек спорщика, и, заметив это, Пэйн продолжил подчеркнуто миролюбивым отеческим тоном.

- Если отбросить технические детали, то что изобрела наша цивилизация? В общечеловеческом плане, быть может, культурном... Брак, религия, народные обряды, законы, деньги, бюрократия... Все это вещи старомодные, а что привнесли мы?

Вопрос прозвучал как нельзя более подходяще к обстановке. Под этим тканым потолком с условными тенями, в разнородных, импровизированных одеяниях мы напоминали собой какое-то тайное собрание жрецов, вершащих судьбы мира.

- Может быть, монополия? Этикет? - наконец произнес кто-то после длительной паузы, размышляя вслух с самим собой.

- Нет, дорогой мой, и это уже было.

Мы еще посидели некоторое время, ожидая, что Пэйн предложит нам оригинальное развитие этой темы, которое завершит вечер, но он не склонен был делиться с нами своими золотыми орешками, и мы постепенно разошлись.

Следующий дымно-песчаный день немногим отличался от предыдущего, разве что нашли у полуразрушенной северной стены небольшой глиняный черепок такой формы, что не позволяла определить назначение целого предмета. Весь день мы ломали голову, сравнивая его с таблицами известных археологии древних гончарных изделий, и даже по совету Макса подходили к этому логически. Логика не помогала, скорее даже наоборот.

Вечером мы сошлись за тем же столом, подводя итоги дневных, распекаемых солнцем трудов. Пэйн был озабочен и недоволен собой, что проявлялось у него в легком подергивании правой скулы. Когда тарелки опустели и заструился серебристым джином сигаретный дым, он наконец прервал свое величественное молчание и поделился тем, что его мучило.

- Я так и не смог понять назначение этого глиняного фрагмента, но зато знаю теперь по крайней мере одну вещь, одно общекультурное достояние, - поправил он себя, - автором которого всецело являемся мы.

Он сделал паузу, во время которой было слышно бархатистое хлопанье крыльев седоусой бабочки.

- Инструкция, сопроводительное разъяснение. Кабы были у древних египтян эти пустячные бумажки, которые мы, едва на них взглянув, пренебрежительно опускаем в мусорную корзину, думали б мы сейчас, что это да к чему и надо ли просовывать палец в эту дырочку или смотреть сквозь нее на звезды?

Мы были потрясены простотой и очевидностью этого соображения.

- Вот он, весь вклад нашей цивилизации, - произнес он и помахал перед нашим носом тщедушным листком, сложенным в несколько раз до размера спичечного коробка, прилагавшимся к его каплям.

- Не зацепи за лампу, а то и он сгорит, - заметил я ему.

Барбарелла

Барбарелла. Я сам дал ей это имя, когда впервые услышал ее чудный голос и увидел внимательный, задорный взгляд. Мне слышались в нем отголоски шелковистости и солнечности ее образа, и сладость барбариса, и россыпь кликов птиц.

Она была создана для того, чтоб ее запечатлевать - в камерных, тонких полотнах, в стихах, в музыке. Да я и находил ее миниатюрные черты то у изысканно-сумеречных голландцев, то в пышных итальянских рондо, то вдруг встречал ее головку оправленной в покрытый патиной сонет. Я читал ей посвященные ей строки, а она, мило ко мне склонившись, слушала, целиком поглощенная их звучаньем.

Она любила ранние утра и пропитанный солнцем, искрящийся воздух. Ей нравились деревья за моим окном и полоска волнистого моря с серой башенкой. После полудня я сидел за своим громоздким столом, испещряя белые листы тернистыми записями, а она развлекала меня пением, и не было для меня времяпрепровождения лучше.

Но однажды я оставил клетку открытой и Барбарелла упорхнула, оставив по себе одно воспоминание. Прощай, мой солнечный ангел!

Китайский жених

Тимофей Павлович завязывал перед зеркалом галстук в узкую полосочку и, на минуту остановившись, залюбовался этим зрелищем. Довольно неказистый в обычное время, с неопределенного цвета волосами и совиным взглядом, сегодня он действительно смотрелся неплохо, и новый, серый костюм ладно сидел на его невысокой, средней упитанности фигуре. Чтобы казаться повыше, он придумал такую хитрость: зачесывал все волосы надо лбом вертикально вверх, - а лоб у него, надо сказать, был примечательный, со множеством всяких складочек и морщинок, которые говорили ему о его достоинствах больше, чем послужной список, - а потом слегка проводил по ним рукой, чтоб кончики не торчали, как иголки у ежа.

- Кто я был еще вчера утром? - спрашивал он свое отражение и сам отвечал. - Никто. Обычный гражданин, идущий с портфелем в свою контору. А теперь жених! Слово-то какое! Же-них. То есть в перспективе при жене, а жена это такая обнова - все равно, что квартиру купить или в лотерею самый большой приз выиграть, а, может, даже и больше.

Он закончил с галстуком и стал брызгать виски одеколоном.

- И была б у меня невеста, как у всех, а то совсем наоборот. Начитанная, хозяйственная - такие голубцы

готовит, что на другой день вспоминаешь! А красивая! И, главное, с польскими корнями, что сразу видно по ее имени. Женюсь на иностранке!..