Бонни and Клайд (СИ)

За Артуром и Хлебниковым, стремительно шагающими вдоль длинного состава, едва поспевали начальник станции, грузчики и сияющие сотрудники ” Курс-Ин-Веста». — Ну, давай, докладывай, — приказал Артур Хлебникову. — Значит, так, — деловито начал тот. — Докладные подписаны, с начальником все договорено. Ну, надо подмазать, сам понимаешь… Грузчики на месте. Остановившись у головного вагона, Артур как дирижер взмахнул рукой: — Ну, вскрывайте. Глянем на наш таджикский алюминий. Крылатый металл. Здорово поднимает! Пока Хлебников с начальником станции обменивались накладными, Артур продолжал дирижировать: — Где шампанское? — Все, как положено, — успел подскочить с видом именинника Хлебников. Под скрежет дверей вагона, вскрываемого работягами в оранжевых жилетах, в голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий пенный напиток, расплескивая на землю, разлили в пластмассовые стаканчики, расставленные рядком на поленнице шпал. — Итак, уважаемые товарищи! — вовсю актерствовал Артур. — Перерезана алая лента, и первая партия таджикского алюминия хлынет на наш московский простор! Публика зааплодировала. И вот он, последний аккорд! Тяжелая дверь с жутким металлическим лязгом отъехала, наконец, в сторону. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь дощатые щели вагона, весело заиграли по его стенам. На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал из его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки. Вагон был пуст. Девственно чист и пуст. Если, конечно, не считать роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной прямо в дверном проеме. — Так, я не понял. Не понял, — действительно ничего не понял Артур. — Что это за фигня? Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам, метнулся в вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он истошно заорал кому-то вдоль вагонов: — Проверяй все вагоны! Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся на грязную просмоленную шпалу. В руках он держал дурацкую цветочную корзину, издевательски украшенную траурной лентой. У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные милицейские околыши. Подскочил запыхавшийся Хлебников. — Ну? Хлебников смог лишь развести руками. — Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое? — Все. Все, — едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. — Все выгребли подчистую. Артура затрясло: — Я тебя сейчас сам выгребу! Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком траурной ленты. Солнце уже залило светом все огромное пространство станции «Москва-Сортировочная». И кого-то, в отличие от Артура, оно грело гораздо ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости.

Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного пустого состава стоял другой, точная копия предыдущего. Отличие ситуации было только в том, что вдоль него быстрыми уверенными шагами шла группа людей во главе с Сашей Беловым, Филам и Космосом. Вслед за ними едва поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады.

В проеме открытого вагона радостно распевала бодрую песенку Варя: — Советский цирк умеет делать чудеса, — пела она, имея на то все основания. За ее спиной тускло поблескивали аккуратные штабеля металлических чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз. Космос ласково приник к волшебному грузу: — Теперь это все наше, прикинь! — ясное дело, кому, как не сыну астрофизика, было оценить возможности крылатого металла. — Золото Маккены, — восторженно и одновременно снисходительно подвел итог Саша. — В Уфе, на сортировочной, вагоны отцепили, поставили пустые, опломбировали, и ту-ту-ту! Вперед, с песнями, — из Вари так и шел восторг и гордость за содеянное с таким блеском, она даже попробовала изобразить движущийся паровоз.

— Орлы. Ну, просто орлы. — Саша по-ленински щурился на солнце и без пяти минут беременную жену. — Теперь этот урод никуда не денется.

Один только Фил остался серьезным, отдавая последние распоряжения пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке: — Слышь, командир. Как договорились: закрываешь, пломбируешь, а бабки потом.

Саша свернул прямо к центру «Матери и ребенка». Время еще в запасе было, Катя ждала их к двенадцати дня, поэтому он ехал настолько медленно, насколько мог. Пчелкина сидела рядом спокойно, глядя вперед на мокрую мостовую. Но он чувствовал, как она волнуется. Все-таки, как — ник, а пол будущего ребёнка сегодня узнают.