Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

В последние годы было предложено и иное разграничение: значения и имманентного значения[126]. В сфере филологии (прежде всего в художественном произведении, в его стиле) сторонники подобной дифференциации видят лишь имманентное значение, за пределами филологии – значение без всякого ограничительного эпитета. При таком истолковании, однако, остается открытым вопрос о взаимодействии имманентного значения с объективным значением, и весь, уже хорошо знакомый нам ряд «знак – значение – вещь (явление)» как бы повисает в воздухе: можно ли говорить о незамкнутости имманентного значения? Или имманентное значение существует само по себе и никакого отношения к другим видам значений и к объективной действительности не имеет?

Как только что отмечалось, для категории лингвистического значения одинаково опасны обе крайности: и объявление значения нелингвистической категорией и утверждение, что в языке «всё значение». Как это и ни странно с первого взгляда, тезис «в языке – все значение» оказывается для категории значения таким же смертельным, как и простое изгнание значения за пределы языка и науки о языке.

Итак, лингвистическая категория значения, сохраняя свою специфику, взаимодействует и не может не взаимодействовать с другими видами и типами значений, которые встречаются в разнообразных областях человеческого знания и в практической жизни людей. При этом – и это очень существенно – чем более отвлеченным и общим является понятие, тем большее значение приобретает для его передачи чувственная форма слова. Отсюда сознательное отношение людей не только к терминологии отдельных наук, но и к словам более широкого бытования, имеющих, однако, отвлеченные значения.

Покажу на одном примере, какие этапы может пройти слово в поисках подобной чувственной мотивировки, даже независимо от воли людей. Мне уже пришлось писать об этом в другой связи[127]. Сейчас я попытаюсь обратить внимание на другой аспект процесса.

В латинском и романских языках широко известен такой семантический переход: существительное testa ʽглиняный горшокʼ получило в поздней латыни значение головы, тогда как латинское классическое caput ʽголоваʼ почти не сохранилось в этом значении в романских языках, где большинство наименований головы восходит к testa. Весьма чувственное представление о глиняном горшке оказалось в основе этимологии многих романских наименований головы (франц, tête, исп. testa, ит. testa и др.). Не так давно Гиро предложил такую очередность переходов (см. сл. стр.)[128].

Как видим, метафора объясняет отнюдь не все, а является лишь звеном в семантической цепи соотношений caput > testa. Первоначально возникало сопоставление двух предметов и слов, их обозначающих. Говорящие долго осознавали различие между caput и testa. В одной из латинских глосс так прямо и объяснялось, что testa: caput vel vas fictile «это голова или глиняный горшок». Testa и сопоставлялось с головой и противопоставлялось ей одновременно (первый этап). Затем метафора сближает понятия, а с понятиями и слова (второй этап). После этого в отдельных контекстах testa начинает именовать голову (третий этап). Наконец, уже независимо от отдельных контекстов testa – это голова вообще (четвертый этап)[129].

Проблема, однако, не исчерпывается этими материалами и соображениями. Старинные значения testa ʽгоршокʼ до сих пор живут во многих романских диалектах, в частности, в Италии, в неаполитанском диалекте, где testa ʽваза для цветовʼ. В романских языках и диалектах находят свое отражение и caput, и testa. В румынском и каталанском cap ʽголоваʼ. В испанском и португальском cabo весьма полисемантично, но включает также значение глава, начальник. Понятие голова здесь передается не только с помощью testa, но и с помощью образований, производных от caput (порт. cabeça ʽголоваʼ). Во французском tête ʽголоваʼ, но chef (от caput) ʽглаваʼ, ʽначальникʼ (ср. в аналогичном осмыслении шеф в русском языке). Если посмотреть на карту распространения caput и testa в современных итальянских диалектах, то можно обнаружить своеобразную чересполосицу: зоны одного слова чередуются с зонами другого слова[130].