Этими словами А. Эйнштейн хотел показать органическую связь, существующую между
«Не относительность понятий длины и длительности является для Эйнштейна главным, а независимость законов природы… от точки зрения наблюдателя»[134]
.Об этом же сообщает и французский ученый П. Кудерк в своей книге о теории относительности:
«Эта теория изгнала из науки фальшивые абсолюты, но она же открыла и другие, более достоверные истины»[135]
.Глубокое истолкование философского значения теории относительности дал еще в начале нашего столетия В.И. Ленин, прежде всего в книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1909 г.). Однако с самого начала теория относительности расценивалась и с совершенно других теоретических позиций, представители которых утверждали, что будто бы новая теория доказала полную и абсолютную относительность всех вещей и всех понятий. А это уже означало, что ни о каких объективных свойствах вещей теперь будто бы не может быть и речи. Философскую несостоятельность этой последней концепции точно и убедительно показал в только что упомянутой книге В.И. Ленин. Позднее об этом писали многие советские философы. Я же попытаюсь продемонстрировать лингвистический аспект борьбы разных осмыслений самих понятий об отношении и об относительности.
2
Известная парадоксальность теории относительности заключается в том, что, как подчеркивают материалисты, это «величайшее открытие XX в.» показало не относительность «всего сущего», а объективность «всего сущего», необходимость его изучения во всех связях и взаимодействиях[136]
. Но это стало очевидно с материалистической точки зрения. Ее же противники утверждали и утверждают противоположное.«Если логика, – заявляет один из подобных противников, – хочет быть независимой от эмпирического знания, она не должна соглашаться ни на какие допущения относительно существования тех или иных объектов»[137]
.Вещи – это лишь «точки пересечения отношений», поэтому рассматривать мир как «совокупность вещей», значит оставаться на уровне «примитивно-реалистического взгляда» – утверждают другие противники объективности вещей[138]
.Как видим, наличие двух диаметрально противоположных истолкований принципа относительности не подлежит никакому сомнению. Всё это имеет не только большое общефилософское значение, но и значение, непосредственно связанное с отдельными науками, также имеющими дело и с вещами (в широком смысле), и с отношениями между ними.
В 1957 г. один из советских лингвистов, желая подчеркнуть всю важность изучения отношений в такой области языкознания, как грамматика, спрашивал: «Следует ли бояться отношений в грамматике?» Ответ следовал незамедлительно: разумеется, не следует[139]
. Подобная постановка вопроса представляется странной. Нет никакого сомнения, что грамматика любого естественного языка не может существовать без внутренних отношений, связующих ее категории в единое, хотя и сложное, и нередко противоречивое целое. Теория грамматики и теория грамматических отношений – понятия, немыслимые друг без друга. Вопрос, следовательно, не сводится к тому, надо или не надо изучать отношения, бытующие в грамматике (здесь среди специалистов двух мнений быть не может). Вопрос возникает совсем по другому поводу: кáк следует изучать отношения в грамматике (и в языке в целом), кáк понимать подобные отношения, в какúх связях и контактах находятся отношения и отдельные единицы языка (в грамматике – прежде всего грамматические категории), кáк вещи (в специфически лингвистическом их преломлении) взаимодействуют с отношениями и кáк в результате подобного взаимодействия формируется и функционирует любой национальный язык.В лингвистике нашей эпохи вопрос, следовательно, сводится не к тому, надо или не надо изучать отношения в любой области языка и в языке в целом (здесь двух мнений быть не может), а как осмыслять подобные отношения и их функции, организующие разнообразный материал конкретного языка.
Справка из истории вопроса здесь оказывается необходимой.