После этого вопрос о том, как же следует понимать тезис – «внутренние двигатели развития языка социально отнюдь не инертны» – остался без ответа. Понятие
Мне уже приходилось писать о том[207]
, что положение о социальной природе языка резко осложняется в концепции тех лингвистов, которые и в наши дни продолжают противопоставлять такие понятия, как «лингвистические процессы, вызванные социальными факторами» и «лингвистические процессы, вызванные имманентными факторами». Больше того. Многие лингвисты и у нас, и за рубежом считают, что объяснить какое-либо лингвистическое явление ссылкой на социальный фактор, вызвавший это явление, значит признать свое бессилие как лингвиста[208]. Но тогда как следует понимать социальную природу языка? Хочется подчеркнуть при этом само понятиеРазумеется, этот вопрос совсем непростой. Сказанным я отнюдь не хочу отождествить понятия
Конечно, здесь могут возникнуть обвинения в защите принципов вульгарной социологии. Однако попытка связать развитие и функционирование каждого конкретного языка с социальными (в самом широком смысле) явлениями сама по себе не только не является вульгарной, но совершенно необходимой предпосылкой для тех лингвистов, для которых положение о социальной природе языка является не простой, ни к чему не обязывающей декларацией, а выступает как «руководство к действию». Другой вопрос, кáк проводится подобное исследование. В фонологии и морфологии социальные факторы дают о себе знать совсем иначе, чем в лексике, в синтаксисе или в стилистике. В свою очередь в каждой из этих областей обнаруживается своя специфика. Вульгарным не может оказаться самый
Из множества возможных иллюстраций приведу здесь только два примера, показывающие, как недопустимо понимать социальный фон грамматических процессов.
Эти примеры (один старый, другой новый) сейчас в лучшем случае могут вызвать только улыбку. В свое время немецкий филолог О. Вейзе в книге о структуре латинского языка, стремясь объяснить, почему в латинской морфологии меньше флексий, чем в морфологии греческого языка, с серьезным видом ссылался на характер древних римлян, которые
«чуждались всякой роскоши в языке, так же, как они чуждались ее и в жизни»[210]
.Прошло свыше пятидесяти лет, и один из французских ученых в большой монографии об особенностях французского глагола утверждает уже в наше время, что для «воинственного общества» глаголы более характерны (они передают действие), чем для «общества невоинственного»[211]
. Разумеется, такого рода «толкования» лишь компрометируют принцип социальной обусловленности языка. В этом, однако, повинен, разумеется, не самый принцип, а его незадачливые комментаторы. К сожалению, с такого рода «истолкователями» социальной природы языка приходится до сих пор встречаться нередко.