Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство

Так на протяжении всего XIX века одетые в сюртуки англичане перемещались по средиземноморской сцене в сопровождении жен, детей, слуг, несущих корзины для пикника и зонтики. Их видели, среди многих прочих мест, при странном новом афинском дворе. Там королю Оттону, сыну баварского короля, прислуживал грек, носящий имя Агамемнон или Одиссей, а немецкие советники постоянно жаловались на нечестность и отступничество новых подданных короля. Их видели с восторгом созерцающими руины виллы императора Тиберия на Капри (этот остров во время Наполеоновских войн на короткий период тоже стал британским). Палермо, Таормина и Сиракузы знали их очень хорошо. Начиная с этого времени во многих городах мира стали строить отели, называемые «Бристоль», «Великобритания» или «Альбион».

Помимо языка, который теперь, по крайней мере в торговле, начал вытеснять французский, как lingua franca моря, они принесли с собой и другие блага. Удивительный импульс их промышленной революции начал ощущаться везде, даже на этих южных землях. Застой был длительным, но свежее течение уже двигалось по морю, подгоняемое ветром с севера. Усовершенствования в прокладке труб, водоснабжении и строительстве дорог следовали за пришельцами везде, где они появлялись. На Паксосе, к примеру, где мистер Гладстон поставил себя в смешное положение, на железной трубе, по которой вода доселе подается в порт, есть буква V.R. – Victoria Regina. В большинстве старых отелей и частных домов по всему Средиземноморью, от Гибралтара и Сицилии до Греции, Кипра и Египта, на металлических смывных бачках до сих пор можно заметить товарные знаки производителей из Лондона и Бирмингема и названия вроде «Великая Ниагара». Таким образом, англичане вернули Средиземноморью (которое уже позабыло о таких вещах) усовершенствования в санитарии и связи, впервые данные миру Римом.

Тем не менее на островах продолжались беспорядки, особенно на гористой Кефалонии. Вскоре после установления британского протектората началось стремление к союзу с Грецией. На Кефалонии Байрон писал: «Стою у окна, любуясь красивейшим селением; в безмятежном, хотя и холодном, прекрасном и прозрачном лунном свете мне видны острова, горы, море и далекие очертания морей между двух полос, морской и небесной; это успокаивает меня настолько, что я способен писать». Но была и оборотная сторона медали, также хорошо известная Байрону, поскольку там же, на Кефалонии, он написал: «Хуже всего в них [греках] то (тут мне придется употребить грубое выражение, потому что только оно соответствует истине) – хуже всего то, что они так чертовски лживы; подобная неспособность говорить правду невиданна со времен Евы в райских кущах». Должно быть, с немалым облегчением британцы в 1864 году вернули острова, хотя не королю Оттону. К тому времени его уже свергли после весьма неспокойного правления, во время которого было непонятно, кто кого больше ненавидит, греки Оттона или он их. Новый король, Георг I, немец из Шлезвиг-Гольштейна, также имел возможность убедиться, что греки, хотя их кровь со временем, вероятно, изменилась, самый раздираемый враждой народ Средиземноморья.

Остров, который больше, чем любой другой, воплощает эру Pax Britannica, – Мальта. В это время она снова стала, как при рыцарях, средоточием деятельности всего моря. Здесь большой британский флот, которому вскоре предстояло сменить паруса на пар, стоял на якоре под мрачными стенами Валетты. Моряки покидали Мальту и снова возвращались на него, и гигантские новые пушки из английских арсеналов начали заменять устаревшие, но более живописные пушки своих предшественников. Адмиралы и генералы, поэты и художники, путешественники и светские дамы – здесь бывали все. Одни приезжали в поисках спасения от суровой английской зимы, другие – повинуясь чувству долга. Многие останавливались здесь по пути в Египет или Индию, а кое-кто даже привозил дочерей, чтобы они привлекли внимание молодых офицеров армии и флота. Вовлечение Англии в жизнь Средиземноморья сконцентрировалось на этом маленьком известняковом острове. Здесь бывали самые разные люди, и их впечатления представляются довольно интересными.

Контр-адмирал сэр Александр Болл, сыгравший видную роль в освобождении острова от французов и впоследствии ставший губернатором острова, летом 1804 года оказался в обществе нового личного секретаря по имени Сэмюэл Тейлор Колридж (Кольридж). Тот уже успел пристраститься к опиуму и искал на теплом острове избавления от зависимости и поправки здоровья, но не получил ни того ни другого. Однако он подружился с Александром Боллом, который не мог не оценить его очарование и красноречие. Месяцы, проведенные поэтом на Мальте, а потом в Неаполе и Риме, несомненно, оказали влияние на его характер и творчество. Важно, что после пребывания на Мальте Колридж вернулся к христианской вере.