Коркира – длина острова составляет около 40 миль, а ширина – чуть больше 10 миль в самой широкой части – была зеленой и плодородной; богатый остров, изобилующий оливами и виноградом, самый процветающий из всех греческих островов в Ионийском море. Гомер прославил его как землю феаков, выдающихся мореплавателей, правитель которых, по имени Алкиной, приветствовал потерпевшего крушение Одиссея и в конце концов отправил его обратно домой на корабле феаков. Говорят, что морской бог Посейдон так обозлился из-за помощи, оказанной его врагу, что превратил корабль в камень до того, как он успел добраться до безопасной гавани.
В историческом плане Коркира стала важной вскоре после ее колонизации коринфянами. Обладающий прекрасными гаванями остров был важным промежуточным этапом на пути к Сицилии и, особенно, к коринфской колонии Сиракузы. Расстояние составляло всего 250 морских миль. В отличие от большинства колоний, которые, оставаясь независимыми, проявляли уважение к «материнскому» городу, жители Коркиры довольно скоро показали, что намерены не только обойтись без Коринфа, но даже повели себя враждебно к основавшему колонию городу. Результатом стала война между Коркирой и Коринфом, и обе стороны обратились к Афинам с просьбой вмешаться.
Афиняне, вероятно, понимали, что, если Коринф будет поставлен на место, они смогут получить в свое распоряжение важную часть западного рынка, в высшей степени полезную для их торговли. Фукидид также утверждает, что флот Коркиры, уступавший только афинскому, не должен был попасть во враждебные руки. Такого развития событий ни в коем случае нельзя было допустить. Поэтому афиняне решили помочь жителям Коркиры. Военные действия на море начались в узком проливе между Коркирой и греческим материком. Афиняне выступили против Коринфа и его союзников. К сожалению, Коринф и Мегара были членами спартанской конфедерации. Стычка между Афинами и городами, находившимися под защитой Спарты, неизбежно привела к столкновению между двумя великими городами-государствами.
Война, охватившая весь греческий мир на двадцать семь лет – ее прервали лишь несколько недолгих мирных передышек, – по сути, стала конфликтом между Левиафаном и Бегемотом. Афины, располагавшие крупным флотом и обладавшие господством на море, были Левиафаном, а Спарта, имевшая сильные наземные армии, – сухопутным монстром Бегемотом. В этом отношении можно найти параллель между Пелопоннесской войной и Наполеоновскими войнами. Они обе больно ранили средиземноморский мир, и в них морская держава выступала против сухопутной.
«Эта война, – пишет Х. Д. Ф. Китто в «Греках», – стала поворотным моментом в истории греческого полиса… Военные действия велись почти во всех частях греческого мира – по всему региону Эгейского моря, на полуострове Халкидики и вблизи него, в Беотии, на берегах Пелопоннеса, на северо-западе Греции, на Сицилии, где два сильных экспедиционных отряда афинян были уничтожены полностью, до единого человека, и в Аттике.
Перикл поместил все население за стены Афин и отказался давать сражение спартанским армиям. Его политика была мудрой. Он знал, что Афины не будут голодать, поскольку их флот господствует на море, а значит, снабжение зерном из Понта Эвксинского будет продолжаться. В то же время он использовал военно-морские силы, чтобы не давать передышки спартанцам. Он приказал нападать на плохо защищенные участки берега, совершать набеги на изолированные крепости и города. Спартанцы довольствовались, по крайней мере на ранних стадиях, ежегодными экспедициями в Аттику, в ходе которых они уносили урожай и разоряли сельскую местность. Можно считать установленным следующий факт: эти две силы, ходившие кругами друг перед другом, были настолько разными, что растянули эту трагическую войну на очень долгое время.
Из рассказа Фукидида следует, что сам Перикл считал войну между Афинами и Спартой неизбежной. Поэтому он намеренно выбрал путь, приведший два государства к конфликту. Хотя клеветнические заявления его противников, утверждавших, что он втянул Афины в войну, чтобы упрочить собственное положение, можно отрицать, Перикл определенно несет ответственность за начало войны. Ему представлялось очевидным, что, если продолжать его политику, Афины победят, и вся Греция объединится с Афинами в качестве лидера. В те века такое было большой редкостью. Перикл был достаточно крупным государственным деятелем, чтобы видеть целесообразность единства Греции. Такая постановка вопроса явно была за пределами понимания его современников-афинян, и уж тем более спартанцев, не имевших четких военных целей, помимо поражения врага. К несчастью для Перикла, существовали один или два фактора, которые никто не мог предвидеть.