Борьба за огонь

Мелкие звезды бледнели и гасли, крупные мерцали все реже, а на правом берегу, вдали, где оугмары преследовали тзохов, белая пелена рассеивалась так медленно, что, казалось, навсегда останется висеть над кромкой воды. Она разошлась, когда уже поблекли леса и огромный костер устремил свой ровный огонь в облака, и небо стало безбрежным.

Ожили дневные звери, защебетали птицы, обращаясь к горнилу, в который раз прогнавшему холод, тьму и смерть.

Шакал тонко, жалобно тявкнул. Он убегал и возвращался, полный изящества, – рыжеватая, более светлая шерсть на груди, подвижные и тонкие ушки, стройные лапы. Во всех его движениях сквозила неуклюжая грация детенышей, которые продолжают расти. Глядя на него, девушка испытывала необъяснимую нежность.

Она снова проголодалась, но в реке не было съедобных для нее растений. Тзохи умели ловить рыбу с помощью гарпуна, а иногда и руками. Замерев у воды, Глаава разглядывала проплывающих мимо окуней, щук, форелей… Силы ей вернула черепаха. Она вскарабкалась на камень и, опустив змееподобную голову, искала в воде добычу – и сама попалась. Голова спряталась, остался только панцирь, похожий на обтесанный камень.

Глаава развела костер и испекла черепаху. Шакал все еще рыскал поблизости, то убегая в испуге, то возвращаясь с надеждой.

Ему перепали черепашьи внутренности, и он окончательно уверовал в могущество Глаавы, поэтому примкнул к ней, как к себе подобным. Он ластился, не боялся прикосновения легкой руки, но, когда девушка повела его в каноэ и он почуял воду, в зрачках вспыхнул страх. Но очень скоро он привык к каноэ, согласный в бесконечных случайностях, уготованных жизнью и смертью, разделить судьбу человека.

Глава десятая Люди ночи

Прошло несколько дней. Пока было светло, Глаава плыла по реке, где, несмотря на водовороты и пороги, чувствовала себя в меньшей опасности, чем на суше. Каждый вечер приближал ее к Амхао, и все же нетерпение росло, как молодая луна. Между ней и шакалом установился дружеский союз. Шакаленок привязывался к ней все сильнее, потому что она знала его слабости и детскую уязвимость. И в этом одиноком путешествии дикий зверек тоже стал дорог Глааве. Он был сообразителен, его тонкий нюх помогал обнаруживать хищников и выслеживать добычу. Живя бок о бок с девушкой, шакал изучал и узнавал человека, а Глаава, интуитивно распознавая ощущения маленького спутника, без конца удивлялась его поступкам, движениям, ласкам и взглядам.

Он казался ей не менее понятливым, чем некоторые примитивные человеческие существа, например, как сын Муфлона, воин с землистым лицом и неподвижными глазами ящерицы; у маленького шакала взгляд был живой и осмысленный.

Однажды ночью, когда уже погас костер и Глаава спала, шакал стал царапать ей плечо. Дочь Скал выпрямилась и увидела, что к ней подбираются два огромных черных волка. Не проснись она вовремя, они бы перегрызли ей горло. Она закричала и вскинула кол, острие которого было заново заточено и закалено огнем. Теперь у Глаавы была еще и дубина, вырезанная из акации, и острые камни… Волки, обескураженные криком двуного зверя, замерли.

В свете неполной луны она разглядела их могучие шеи и острые клыки: это были волки самого опасного для человека вида, способные мгновенно перегрызть ему горло и сразиться на равных с пантерой, но даже голод не лишал их осторожности.

Шакаленок спрятался за спину девушки, хотя древний инстинкт подсказывал ему, что он вряд ли станет добычей: хищники были сильнее и смелее, чем он, но одного с ним рода.

Глаава грозно крикнула:

– Люди сильнее волков! Глаава пронзит их животы колом, раздробит их кости дубиной!

Волки внимательно слушали. Им уже был знаком человеческий голос, ибо, хотя и редко, они слышали голоса гвахов: но те почти не говорили, а только издавали охотничьи кличи. Более высокий и мелодичный голос Глаавы пробудил их подозрения, однако не заставил вовсе отказаться от борьбы – голодное брюхо придает храбрости.

– Пусть волки охотятся на оленей, ланей или сайгаков!

Сильнейший из двух, возбужденный запахом Глаавы, часто задышал и оскалил клыки. Всем телом он предвкушал радость: прыгнуть, впиться зубами в горло, и голод будет утолен.

И, преисполнившись ярости к противнику, который отказывался стать добычей, он завыл… Глаава метнула острый камень, но не слишком сильно, ведь неистовство раненого зверя бывает устрашающим. Второй волк, получив камнем по голове, тоже взвыл от гнева и страха, но отступил, а первый усвоил, что Глаава опасна.

И все же сделал движение, как будто собираясь напасть. Тогда Глаава швырнула второй камень и попала ему в бок. Волк попятился. Пусть он и был знаком с голосами двуногих, но не ожидал, что они умеют больно бить: гвахи никогда его не преследовали.

Укрывшись за выступом, растерянный поведением этого необычного двуногого существа, он наблюдал за ним, но уже с меньшим энтузиазмом… Если бы не запах, пробуждавший голод, он бы ретировался, но вожделение удерживало его.