Борьба за огонь

Но он с другими; его отослали на разведку, он ничего не мог сделать; она не знает, почему он ушел, и думает, что он не мог возразить вождям. Она вспоминает чудовищную фигуру Хейгоуна. Почему Хелгвор не вернулся? Смерть витает где-то рядом.

Она снова ползет… С неба льются потоки дождя, его шум заглушает все звуки. Даже шакалы затихли. Глаава оцепенела, она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой… Нет больше ни времени, ни пространства, все тает в темной ночной воде – она заливает саванну. Вот уже достает беглянке до груди, и та не знает, куда ей ринуться: холодная влага проникает всюду, заливает все вокруг.

Она натыкается на что-то твердое и подвижное; Глаава понимает, что это пирога. Она хватается за нее, притягивает к себе и, уже стоя по шею в воде, все же забирается в лодку. Внутри лежат весла, она гребет наугад, и плавное скольжение несет ее, то ускоряясь, то замедляясь.

Время течет так монотонно и в такой темноте, словно Глаава погружена в вечность: она гребет, движимая неясным инстинктом, потом останавливается, дрожа с головы до ног. Ее тяготят тревога и бесконечное одиночество.

Никого вокруг. Только бескрайняя вода, только непроницаемая тьма. Между облаками едва заметно поблескивают звезды. Кажется, уж лучше бы рядом храпели эти отвратительные дикари.

Она плохо понимает, что происходит, она вообще понимает все меньше и меньше. Инстинкт самосохранения, казалось, затопил ее, как воды затопили землю. Пройдет еще много времени, прежде чем, дрожа и выйдя из оцепенения, она начнет действовать – безотчетно и почти без надежды.

Но пока она погружается в сон, похожий на беспамятство, – ледяной сон, от которого она пробуждается толчками. Рассвет еще не наступил, но ливень прекратился. Разверзаются облака, она видит крошечные проблески, мерцания светящихся точек, которыми усеяна вершина мира после угасания дня.

С ними вновь открылся простор: Глаава замечает какое-то движение на глади вод, и оно что-то означает – но ей пока непонятно, ведь ей не виден берег.

В конце концов наступил рассвет – горстка белого пепла, брошенная в глубины неба. Она росла, и с ней ширилась радость жизни. Вдали Глаава уже различала растительность и скалы, и по тому, что течение несло ее вперед, она догадалась, что каноэ плывет по реке. Вскоре она уже в этом не сомневалась; надежда встретиться с Амхао на Красном полуострове успокоила ее.

Чтобы уплыть как можно дальше от оугмаров, она гребла, несмотря на усталость, пока силы окончательно не покинули ее. Только тогда она осмотрела лодку: на дне лежали лишь колья и камень. Острие кола совсем затупилось, охотиться с ним можно было только на мелких животных.

Она долго еще дрожала от холода, затем солнце согрело ее и тело вновь обрело гибкость, в ней заиграла горячая молодая кровь, – казалось, Глаава могла бы теперь сокрушить горы.

– Я скоро снова увижу Амхао! – уверенно сказала она.

Каноэ медленно плыло по огромной реке. Глаава держалась ближе к левому берегу, так безопаснее, если ее вдруг настигнут преследователи. Она была голодна и искала бухту, куда могла бы причалить. В череде скал заметила пологую площадку, в скале зияла ниша. Убедившись, что ни один зверь не претендует на это укрытие, Глаава затащила лодку в расщелину и привязала ее кожаными веревками оугмаров.

Через расщелину можно было выбраться на берег, и Глаава захватила кол для защиты и охоты.

По проходу в базальтовой скале она выбралась на сушу, куда не достала вода: узкая саванна вела к неприступным лесам, что росли еще до рождения гвахов, Сынов Ночи.

Глаава боялась не столько зверей, сколько леса, его неведомых опасностей. Когда они бежали с Амхао, одно лишь присутствие сестры и ее ребенка заполняло весь мир. Теперь Глаава была одна, и в необъятности реки и леса таились враги.

Она колебалась, прежде чем войти в лес, но в саванне было тихо, лишь где-то вдали в недосягаемости скрывались звери.

В лесу Глаава нашла белые грибы, те, что ели тзохи. От них омерзительно пахло заплесневелым деревом. Она съела два, чтобы утолить неудержимый голод, затем ее охватило отвращение, и она стала мечтать о костре. Но все было сырым, и даже, имея сухую траву и два камня, вряд ли удалось бы высечь достаточно искр, разве что один из камней – пирит[20].

На нижней ветке смоковницы возникли две белки. Спрятавшись за молодым деревцем, Глаава разглядывала зверушек в рыжевато-серых шубках, с кисточками на ушах, пушистыми длинными хвостами. Крысиные глазки матово блестели, в каждом движении сквозила воздушная грация. С луком или копьем она, возможно, попала бы в одну из них…

Белки спокойно что-то грызли, не замечая в куче листьев приближающуюся смерть. Там затаилась рысь – странная кошка с треугольными ушами, раздвоенной бородой и пятнистой шерстью. Она подкралась бесшумно, как филин в ночи.

Белки заметили ее внезапно, в испуге прыгнули, но зверь молниеносно обрушился на них и двумя ударами лап сломал им спины. Обе рухнули на землю, и рысь, соскользнув по стволу, спустилась за ними.

И увидела перед собой девушку.