Я натягиваю толстовку через голову и пытаюсь нащупать свои джинсы.
Мое отчаяние поглощается беспокойством и заставляет меня карабкаться вниз по лестнице домика на дереве. Я спотыкаюсь о свои ботинки внизу и задерживаюсь ровно настолько, чтобы сунуть в них ноги.
Мое зрение приспосабливается к темноте, позволяя не задевать края и углы книжных полок, пока я пробираюсь мимо. Шаги звучат глухо и тяжело, как будто горе, которое несу, имеет реальный вес.
В коридоре тихо, если не считать одиноких сверчка или лягушку. Но я нарушаю эту тишину: шлепая по лужам, в которые случайно попадаю, и задевая разбитую плитку, которая потом разлетается по грязному полу.
Мой мозг обманывает меня: я вижу гавайские принты и незабываемые глаза в каждом отражении и тени, пока иду. Наконец, замечаю фонтан и ахаю, когда рядом с ним вырастает силуэт мужчины. Надежда наполняет мое сердце и затем вырывается со свежей слезинкой, когда фигура вскидывает винтовку к плечу.
– Не стреляй. – Я поднимаю руки вверх. – Это Рейн.
– Черт возьми, Рейн! Ты еще здесь? – Голос Картера эхом разносится по атриуму, когда он опускает оружие и бежит ко мне.
Мой бывший парень притягивает меня к своей груди длинными руками, и я переживаю уже второе déjà vu с прошлой ночи. Картер обнимал меня вот так, прежде чем узнал, что мы с Уэсом вместе. Когда он все еще думал, что я принадлежу ему.
Единственная причина, по которой Картер обнял бы меня так сейчас, это если…
– Он ушел, да?
Тело Картера напрягается. Затем он кивает, опуская подбородок мне на макушку.
– Никто не видел его со вчерашнего дня. Или тебя. – Картер опускает руки и делает шаг назад, чтобы посмотреть мне в лицо. – Но ты здесь.
Я не вижу его лица, но по тону голоса знаю, что он улыбается.
Уэса нет, и Картер улыбается.
Я тоже делаю шаг назад.
– Кто-нибудь знает, куда он пошел? Мы должны найти его, Картер. Что, если Уэс ранен?
– Он, блять, не ранен, – бросает Картер, направляясь к фонтану.
Парень наклоняется и поднимает что-то с земли. Это размером и формой примерно с небольшой валун.
– Я нашел это сегодня вечером, когда делал обход. – Он указывает пальцем на южный коридор. – Сразу перед дверями внутри главного входа.
Картер протягивает большой сверток. Он тяжелый, и ткань грубая на ощупь, но не осязание подсказывает мне, что я держу свой собственный рюкзак, а запах. Тонкий аромат папиных сигарет и маминого кофе с фундуком, который обычно задерживался на всем, до чего только мог дотянуться. Он поражает ошеломляющим ударом, от которого у меня перехватывает дыхание и начинают гореть глаза.
– Там полно припасов, – тон Картера самодовольный и обвиняющий. – Я понял, что это твое, из-за брелока, висящего на молнии. Сначала подумал, что ты, должно быть, оставила его для Квинта перед отъездом, но раз ты все еще здесь...
– Он оставил это для меня.
У Картера хватает порядочности закрыть рот, когда я прижимаю плотно набитую сумку к груди.
Такой размер как раз то, что нужно. Будто все, что я потеряла, втиснули внутрь.
Родителей, дом, мою прежнюю жизнь.
Моего Уэса.
Я чувствую их запах на холщовой ткани, чувствую их вес в своих руках.
Но они не здесь.
Они ушли и никогда не вернутся обратно.
Дохожу до фонтана, прежде чем мои колени подгибаются. Обвив своим телом рюкзак и держась за него изо всех сил, я соскальзываю на пол и раскачиваюсь вперед и назад.
Мои глаза устремлены в пустоту, и это именно то, что я чувствую.
Пустоту.
Она глубокая, широкая, темная и влажная.
Она имеет застаревший запах сигарет и утреннего кофе.
Она клубится вокруг меня, как кладбищенский туман. Застилает мое зрение. Замораживает мою боль.
«Все это неважно», – шепчет она. Пустота всегда знает, что сказать.
Но потом я чувствую, как что-то еще оборачивается вокруг меня. Что-то теплое, надежное и чудесное.
Тяжелое, как рюкзак, но стоит на земле.
И тоже пахнет домом, по-своему.
Он реален, и он здесь, и когда я замечаю нежность и обеспокоенность в его глазах, туман рассеивается.
И появляется боль. Она пронзает меня, как ржавое мачете, и я зарываюсь лицом в футболку Картера. В этот момент мои эмоции решают найти выход и полагают, что это вполне подходящее и безопасное место для них.
Я плачу и скорблю, и сжимаю в кулаках мягкий хлопок, пока Картер успокаивает меня и притягивает ближе.
Что только заставляет меня плакать еще сильнее.
Не из-за всего того, что потеряла.
А из-за того, что одно получила обратно.
Моего лучшего друга.
– Картер? – доносится дрожащий голос из конца коридора, ведущего к главному входу.
– Да? – отвечает он в темноту, прочищая горло.
– Я не знаю, что делать, чувак. Ему… ему становится все хуже.
– Ламар? – Я вытираю глаза и сажусь.
– Рейнбоу? – Радость в голосе Ламара удивляет меня. – Рейнбоу! Ты все еще здесь!
Звук кроссовок, дробящих плитку, эхом разносится по коридору. Он достигает меня раньше, чем становится различима фигура Ламара.