Звук крика Рейн – это первое, что просачивается в мое сознание. Я моргаю: раз, два, три – и понимаю, что стою на коленях. Гора окровавленной плоти задыхается подо мной, выплевывая кровь и зубы, как человек-вулкан. Я отпрыгиваю от него и пытаюсь разжать пальцы, чтобы дотянуться до Рейн, но мои кулаки, кажется, пропустили через мясорубку. Снова раздаются крики – миссис Реншоу и Софи падают на колени рядом с искалеченным мужчиной на полу.
Я наблюдаю, как медленно по их лицам катятся слезы, задаваясь вопросом, не из-за моих ли действий они плачут.
И тут же слышу вопль Рейн:
– Неееет!
Моя голова быстро поворачивается на ее голос за долю секунды до того, как маленькая фигурка налетает на меня, и мы оба оказываемся лежащими на полу. Сотрясающий стены звук выстрела из охотничьей винтовки в помещении, заставляет меня вскочить на ноги. Я хватаю Рейн за руку и бросаюсь бежать, таща ее за собой. Мне не нужно оглядываться назад, чтобы узнать, кто выстрелил.
Если бы кто-нибудь жестоко избил моего ребенка, я бы тоже попытался убить его.
Мы пробегаем мимо фонтана и приближаемся к главному входу. Выстрелов не слышно. Но Рейн вдруг так резко тормозит, будто мы на краю обрыва.
– Уэс, что ты делаешь? – ее голос резок и полон ужаса, и я понимаю, что сражение еще не закончено.
Я оборачиваюсь и смотрю на нее воинственным взглядом. Мои глаза каждую секунду перебегают с нее на фонтан и обратно.
– Мы должны уйти. Сейчас.
– Мы не можем.
– Проклятье, Рейн! Либо ты побежишь, либо я, блять, понесу тебя, но мы должны уйти прямо сейчас!
Мы оба поворачиваем головы, когда слышим: тяжелый шаг, волочение, тяжелый шаг, волочение. Мистер Реншоу, хромая идет по коридору.
– Бог мне свидетель, парень, если еще раз замечу тебя здесь, я повешу твою голову на стене, как охотничий трофей.
Металлический щелчок взводимого курка снова заставляет нас двигаться. Я толкаю тяжелую дверь и вытаскиваю свою девочку на солнечный свет. Вместо того, чтобы бежать прямо через парковку, направляюсь к ближайшей припаркованной машине, используя ее как защитный барьер. Хочу убедиться, что опасности нет. Рейн тяжело дышит рядом со мной, и я не могу сказать, от бега это или из-за паники, но я не останавливаюсь, чтобы выяснить это.
Я делаю то, что у меня получается лучше всего.
Уношу ноги.
ГЛАВА
XXIV
Рейн
Лицо Картера. Я не могу выбросить из головы изуродованное лицо Картера. В последний раз, когда я видела такое окровавленное лицо…
Я захлебываюсь рыданиями, когда в сознание с силой полузащитника врезается образ моей матери, лежащей в постели. Матери, которая больше так никогда и не проснулась. Он не мелькает и не вспыхивает. Он как приклеенная к глазам ужасающая наклейка для бампера, которая не дает мне видеть всё то время, пока Уэс тащит меня вверх по съезду и в лес. Я мысленно считаю в обратном порядке. Мотаю головой из стороны в сторону. Дергаю себя за волосы, но ничего не помогает.
Мы перестаем бежать. Уэс разговаривает со мной, но я его не слышу. Я поглощена тем, что пытаюсь придумать что-нибудь еще. Что угодно. Я открываю глаза как можно шире, оглядываясь вокруг в поисках отвлечения, но всё напоминает мне о ней. Лес, ее мотоцикл, воздух, который вдыхаю. Все это напоминает мне, что я жива, а она – нет. Уэс забирается на мотоцикл, его губы шевелятся, как будто он дает мне инструкции, но я просто растерянно таращусь на него. У Картера тоже было идеальное лицо, но Уэс разбил его. Он уничтожил его, точно так же, как мой отец уничтожил лицо моей матери. Превратил его в кровавое месиво и покончил со всем.
Уэс помогает мне сесть на мотоцикл. Я передвигаюсь, как тряпичная кукла, управляемая Уэсом.
Я смотрю, как он берет мамин шлем, заправляет растрепанные волосы за ухо; веер черных ресниц трепещет над высокими скулами – и я понимаю, что она права. Мне суждено совершить ту же ошибку. Потому что я, как и моя мама, безумно влюбилась в человека, который способен совершать ужасные вещи из лучших намерений.
Бледно-зеленые глаза Уэса встречаются с моими – они полны раскаяния и страха, и я теряюсь в них и не осознаю, что происходит, пока меня не заключают в темную, пахнущую лесными орехами тюрьму.
Уэс заводит мотоцикл, и я держусь изо всех сил, но горе обвивает меня своими мощными щупальцами. Я больше не могу прятаться от него. Не могу бороться с ним. Не могу отбросить мысли. Нет никакого выхода. Только я, и этот запах, и эта потеря, и эта боль, и эта дорога, возвращающая меня в мой личный ад.
Я зажмуриваюсь, прижимаюсь лбом к спине Уэса и сдавленно кричу в шлем. Это продолжительный, громкий, дикий и запоздалый крик.