Бордель: Когда зайдёт солнце (СИ)

Не то, чтобы сейчас у него ничего не было. Но, по правде говоря, та жизнь до сих пор кажется ему золотым веком, его «эпохой». Ладно, уберём тот факт, что он популярен сейчас так же, как и тогда, может даже закрепил авторитет одного из лучших бойцов в стране и даже в мире, но… Эта авария. Она подорвала его здоровье, что в его карьере равнозначно кресту. Оглядывая эти загипсованные, перебинтованные конечности, теперь Гарри не мог сказать, когда снова зайдёт в октагон.

В это время девушка не хотела раскрывать тот факт, что восстановление может занять не какие-то пару недель, а целые месяцы. Поэтому была рядом, не в силах уйти. Больше она не вдавалась в этот бесконечный мыслительный процесс: любит или нет, простила бы или уже навсегда оставила его в прошлой главе. Как-то зациклилась на том, что уже решено и перестала мечтать о великом исправлении грешника.

Если всё же попробовать убрать их временное напряжение, то следующие два дня они проводили прекрасно. Впервые, чего давно не было, лёгкость появилась между ними. Девушка говорила то, что думала, и уже не рекомендовала, допустим, воздержаться от резких действий при таких травмах, а приказывала. Взгляд такой строгий был, отчасти даже недовольный. Слушаться стало просто необходимо, и дело не в страхе, что она уйдёт, а что он быстро поправится. Не хотелось. Это эгоистичное чувство, вызванное холодным одиночеством, не давало покоя. Лучше быть всегда под её опекой.

Ведь уже не раз в его кудрявую голову приходила мысль: вдруг однажды уйдёт, уедет, сменит номер и пропадёт среди остальных прохожих. Тут же перед глазами крутилась иллюзия его возможного скорого будущего. Одинокое такое. Неудачник, которому придётся лишь только следить за дочерью и отдавать все силы ей, чтобы она никогда не стала похожа на отца. Не была такой же жестокой к любящим её людям, не скрывала настоящих чувств, не обманывала, не ослепляла брошенными словами на ветер. Так Гарри видел себя. И это оказалось правдой.

Никакую женщину он уже не представлял рядом. Да и тем более сколько можно подпускать к себе, к Ханне, а затем терять? На сердце не так много свободного места осталось, чтобы поставить ещё один шрам. Зато он стал первым шрамом на её сердце. Болючим таким, постоянно ноющим. И да, Тереза — полная мазохистка, когда остаётся вечером подольше, когда сквозь боль улыбается ему, прячет серые глаза и даже внутри ликует, что он не прогоняет, как обычно прогонял.

Пусть иногда они давали веселью или какому-то задору промелькнут, остальное время он был понурым, в себе, молчалив. Причина хоть и не оговаривалась, но была на уме каждого. Произошедшая авария хоть и сохранила ему жизнь, но унесла другую. Та девушка. Она, к сожалению, была обсуждаема в интернете. Куча фотографий всплыло. Молодая такая, счастливая и улыбчивая. Платиновый блонд. Тёмные брови. Чёрные глаза. Выглядела она необычно по людским меркам, но, не поспоришь, была очаровательна. Гарри не мог простить себе той «оплошности».

Вина. Сквозила. После услышанного по телевизору молчание сохранялось ещё около часа, может больше. Тогда он успел покушать, выпить сока, а затем бездумно глядел свежие и ещё свежее новости о себе. Что-то было похоже на правду, а что-то оказывалось полным бредом. Говорили про какие-то вымышленные операции. Будто он ещё не пришёл в себя, но порываться в социальные сети, чтобы скорее опровергнуть сплетни, он не намеревался. В какой-то момент было решено сдаться, мужчина попросил выключить телевизор.

До этого хоть голоса репортёров, которые, как мухи, прилипли к окнам больницы, разряжали обстановку. Тереза нервно тогда покосилась на него, точнее пыталась поймать гуляющий по палате взгляд. Он помнит, как девушка подсела рядышком на кровати и положила руку поверх его, здоровой.

— Ты в порядке? Может, позвать доктора? — хоть она и подозревала, что причина перемены настроения явно не самочувствие, а смерть молодой девушки, всё равно прикрывалась за ширмой безразличия.

— Нет, не надо. — Изумруды погасли, и она успела уловить грусть в глазах.

— Я уверена, что ты невиновен. — Слова разрезали напряжённую тишину в палате. Она сильнее сжала его ладонь, чтобы он снова посмотрел на неё.

— Тереза, — мужчина обратился к ней тяжёлым тоном, как бы говоря: «Не вмешивайся в мои дела», но затем он произнёс, — Я пролетел на жёлтый. Возможно если бы я подождал какие-то две минуты, она сейчас бы была дома или… Куда она там ехала?

Да, спорить с ним было бесполезно. В прозвучавших словах есть вся правда, поэтому девушка не стала пререкаться, замолчала, но руку не отпустила. Около пяти минут они просидели так, пока в палату не зашла Миссис Твист вместе с Ханной на руках.