Борджиа

Нынешним утром Розита обнаружила, что вокруг нее происходит что-то необычное. Она слышала, как приехали одна или несколько повозок, шум большого числа лошадей, потом – хождение в коридорах. Потом, примерно через час всё стихло. Розита тогда находилась в своей комнате.

Вскоре вошла еще одна женщина и сказала ее тюремщице вполголоса несколько слов, потом уселась в кресло и снизу вверх поглядела на девушку.

«Надзирательница сменилась», – подумала она, не выказывая ни печали, ни радости и даже не бросив ни единого взгляда на вновь прибывшую. А прежняя тюремщица поспешно вышла. Она направилась в то крыло виллы, где находились апартаменты папы. Молодой аббат ввел ее в просторную комнату, где Его Святейшество, утомленный дорогой, отдыхал в одиночестве.

– Ну что, синьора Пьерина? – спросил папа.

– Святой отец… – пробормотала матрона, опускаясь на колени и притворяясь очень взволнованной.

– Синьора Пьерина, – сухо произнес старик, – раз и навсегда извольте отказаться от всяких стеснительных действий. Не может быть и речи о коленопреклонении. Запомните, что я просто-напросто граф ди Фаэнца… Родриго ди Фаэнца!

– Хорошо, синьор граф, – сказала матрона, вставая на ноги.

– А теперь просто-напросто дайте мне отчет в вашей деятельности.

– Наше путешествие прошло без значительных происшествий, синьор граф. Малышка немного покричала и сильно плакала, но потом она, кажется, стала привыкать к новому образу жизни.

– Хорошо! Она свыкается. А что она говорит?

– Ничего.

– Черт побери! Это плохо. А вы не пытались поговорить с нею, хотя бы развлечь ее беседой?

– Ну да! Поговорить! С тем же успехом можно говорить с мраморной статуей, у которой такой вид, словно она хочет поскорее сбежать с пьедестала в сад.

Папа задумался, опустил голову.

– Синьора Пьерина… – вдруг он посмотрел на нее.

– Синьор граф…

– Надо бы… Надо бы устроить мне свидание с этой девушкой… Я хочу ей кое-что сказать… Только ей одной… Понимаете?.. Про тайну ее рождения, про ее семью… Только одна она должна это услышать…

– Вы – хозяин, синьор граф…

– Да, конечно, я здесь хозяин, – Борджиа нахмурил брови. – Но ведь это силой похищенное дитя, в конце концов, не знает, что это сделано для ее же блага… Она может вообразить бог знает что… Вообразить, что ее хотят держать в заключении, тогда как речь идет только о восстановлении ее в правах, возвращении титула, прерогатив… Вот в чем дело, синьорина Пьерина, слышите? И больше ничего другого!

– Поняла, синьор граф… Надо подготовить девушку к встрече с вами… Надо, чтобы она выслушала вас.

– Как отца!.. Нет, как друга, как искреннего друга, заботящегося о ее счастье… Идите же, синьора Пьерина.

Синьора Пьерина ехидно улыбнулась и исчезла.

На следующий день у папы Александра VI состоялась встреча совсем иного рода.

Папа сидел в кресле с низкой спинкой. Он был закутан до шеи в широкий плащ из белой ткани. Возле него, на маленьком столике стояли различной величины пузырьки, щипцы для завивки волос, косметические средства и целый набор иных туалетных принадлежностей.

Возле окна его любимый аббат Анджело читал вслух. Вокруг кресла сновал ловкий мужчина; он хватал то флакон, то щипцы. Его ловкие пальцы бегали по лицу старика. Время от времени он подносил зеркало, и папа односложно одобрял или осуждал работу. Туалет продолжался не один час. Когда он был закончен, папа долго разглядывал себя в зеркале.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Вы настоящий художник.

– Ах! если бы синьор граф мне позволил!.. Буквально мелочь… Я бы омолодил его на двадцать лет одним-единственным пузырьком, вылитым на волосы…

– Нет! Я предпочитаю седые волосы. Какого дьявола! Я же не авантюрист, отправляющийся на поиски приключений… Достаточно, что вы загладили глубокие морщины… Так хорошо…

«Художник» поклонился и вышел.

– Ну и как ты меня находишь, Анджело? – сказал папа, поднимаясь с кресла.

Аббат тщательно и с непроницаемой серьезностью осмотрел старика.

– Я нахожу вашу красоту строгой и величественной.

Анджело не лгал.

В понтифике невозможно было различить семидесятилетнего старика. Его черные глаза сверкали мрачным огнем под кустистыми бровями. Седые волосы придавали лицу меланхолическое выражение, смягчавшее его суровость. В таком виде папа мог сойти за человека, которого состарили заботы, но он еще сохранил всю красоту зрелого возраста.

Вошел комнатный лакей и начал одевать папу в кавалерский костюм из фиолетового бархата, на который он набросил легкий короткий плащ из фиолетового шелка. Поверх Борджиа нацепил золототканый шелковый пояс с тонкой парадной шпагой, увенчанной роскошной рукоятью. И, наконец, на голову он возложил шапочку, из-под которой волосы довольно грациозно спадали на широкий кружевной воротник.

Анджело даже вскрикнул от искреннего восхищения. Своей волей Борджиа победил старость. Он хотел выглядеть достойным внимания. Он даже не пытался помолодеть, воспользовавшись своим утонченным чувством такта и дипломатией; но тщательные заботы о туалете, о костюме и волевое усилие превратили его в мужчину, которого отметит любая увидевшая его женщина.