Борджиа

– Поторопись! – хладнокровно сказал он.

Бонифаччо, побежденный страхом, указал глазами на собственную грудь.

Рагастен торопливо обшарил ее. Пальцы шевалье наткнулись на ключ. Он положил ключ в свой пояс. Потом, забрав второй кляп и мешок с веревками, шевалье выскользнул наружу…

Ночь была темной. Рагастен скорее наощупь пробирался от дерева к дереву. Так он достиг аллеи, по которой прогуливался папа. Двойной ряд лип укрывал аллею, но Рагастен сразу же узнал понтифика. Правда, походка у него была какой-то странной; руки он заложил за спину, голову опустил и все время бормотал какие-то несвязные слова…

Рагастен резко наскочил на понтифика и повалил его на землю. Ошеломленный Борджиа на пару секунд онемел. Этих секунд Рагастену хватило. Когда папа пришел в себя и хотел было позвать на помощь, он этого сделать не смог: рот ему заткнул плотный кляп.

За несколько мгновений Рагастен, как и в случае с Бонифаччо, закончил связывать папу. Потом он взгромоздил пленника на плечо и, сгибаясь под тяжелой ношей, доставил его в павильон, где положил понтифика на кровать. Глаза папы были полны угроз, но Рагастен не обращал на них никакого внимания.

Едва отделавшись от своей ноши, он поспешил к потайной калитке. Рафаэль и Макиавелли были на месте. Спадакаппа под кипарисами стерег лошадей.

– Быстрее! – вполголоса скомандовал Рагастен. – Он наш.

Вся троица вошла в сад и устремилась к павильону.

Рафаэль ощущал громкое биение своего сердца. Оно чуть не разрывалось от волнения. Макиавелли был, как обычно, холоден и решителен. Рагастен, конечно, испытывал гордость от того, что держал в своих руках жизнь одного из хозяев мира. Да еще какого! Самого могучего… самого абсолютного, того, кто распоряжается не только судьбами людей, но и судьбами мирских владык, и даже сознанием народов.

И пока они пробирались по саду, пока каждый из них раздумывал о многом, церковный колокол – из минуты в минуту – продолжал посылать свои скорбные призывы, которые, дрожа, затихали в безмолвии ночи.

XXXIII. Любовный напиток

После ночного свидания с Магой Родриго Борджиа вернулся в свои апартаменты. Никто не заметил его прогулки.

В Тиволи, как и в Ватикане, как и во всех дворцах и виллах, где ему приходилось жить, были устроены тайные выходы, известные только одному папе.

Добравшись до своей комнаты, он тщательно рассмотрел маленький пузырек, переданный ему колдуньей. С затаенной радостью он вертел пузырек в руках.

– Завтра! – проговорил он со вздохом. – Завтра она будет моей… Если эта девушка захочет сопротивляться, это будет просто ужасно…

Он сжал кулаки, но быстро успокоился.

– С помощью вот этого я ею овладею!..

Учение об афродизиаках теперь забыто, но во времена Александра VI оно еще процветало. Не раз в своей жизни папа пользовался любовными напитками. Он верил в их эффективность. Сейчас он был полностью убежден, что благодаря пузырьку, полученному от Маги, страстно желанная ему девственница превратится в роскошную любовницу.

Весь остаток ночи старый Борджиа, хмуро и молчаливо, мечтал об этом, пытаясь представить себе такие тонкости, когда страсть почти соседствует с жестокостью. Наступивший день тянулся медленно. Папа потребовал, чтобы его оставили одного.

К вечеру он приказал позвать Пьерину, матрону, которой он доверил наблюдение за своей жертвой.

– Синьора Пьерина, – спросил он, где девушка?

– В саду.

– А скоро ли наступит время подняться ей в свои апартаменты?

– Через несколько минут.

– А скажите мне, синьора Пьерина, нет ли у нее привычки пить перед сном?

– Она много пьет. Наверняка от нервного возбуждения.

– И что она пьет?

– Воду. У нее на столике, возле постели, стоит полный графин.

Говоря это, матрона внимательно смотрела на папу.

Тот молчал. Не потому, что колебался: просто-напросто желания уносили его далеко от действительности. Так он грезил, полузакрыв глаза, в течение нескольких минут, потом сделал резкое движение, пытаясь вернуться к прерванному разговору. Но тут он увидел, что синьора Пьерина исчезла. Он нетерпеливо топнул ногой и уже схватил молоточек, чтобы ударить в колокол. Именно в это мгновение Пьерина вернулась.

В руках она держала графин.

Старый Борджиа улыбнулся. И в этой улыбке сквозила гордость за слуг, которые так надрессированы, что понимают его мысли.

– Я подумала, – сказала Пьерина, – что вам нужно показать графин. Разыскала его. Он наполовину заполнен свежей, чистой водой.

Она поставила графин на стол, что Борджиа никак не одобрил. Только сказал:

– Пьерина, пойдите к аббату Анджело и скажите ему, что сегодня вечером он мне не нужен. Я хочу спать, чтение утомит меня. Потом вернетесь сюда.

Матрона исчезла, а Борджиа быстро подошел к графину. Недрогнувшей рукой он отмерил три капли жидкости, содержавшейся в пузырьке. Вода не изменила цвета. Папа понюхал воду и не почувствовал никакого особого запаха. Тогда он вернулся в свое кресло.

Когда матрона появилась снова, она прежде всего взглянула на графин. Она молча ждала, уверенная в том, что теперь ей предстоит сделать.