Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

Это было колоссальное событие двадцатого века, и событие это было – русское. Оно произошло в стране Льва Толстого, это увидели самые зоркие. Католический автор Дьердь Лукач (тезка и однофамилец знаменитого марксиста) написал тогда, что Россия сумела убедить мир в том, что говорили все великие русские, - что она христианская страна. В одном фильме знаменитого немецкого кинорежиссера Вимбуша – Горбачев за письменном столом, а за его спиной ангел. Не нужно думать, что западные люди обрадовались падению геополитического противника – это было простое психологическое облегчение. Человек, покончивший с холодной войной, снял с людей бремя страха. Такое будет помниться всегда. Но, увы, геополитические сюжеты есть, и никуда от них не деться политическому деятелю. Как раз такого сорта мышление было чуждо Горбачеву. Маргарет Тэтчер – первой на Западе увидевшая политические потенции Горбачева, - пришла, говорят, в ужас, узнав, что Горбачев согласился на объединение Германии, ничего не оговорив в пользу России. Помнится, немцы от себя отстегнули девять миллиардов марок на строительства жилья для советских военнослужащих, уводимых из Германии. Один дом вроде бы построили – показывали в телехронике. Остальное, надо думать, разошлось по мелочам.

Христианская закваска русского человека, коли она сохраняется, отнюдь не способствует политическому здравомыслию. Горбачев доказал это, казалось бы, как никто другой. Но скоро, впрочем, появился другой – Ельцин. При нем разбазаривание русской земли и русского богатства приняло гиперболическую форму – вернее бесформенность – индейского потлача. Потлач – обычай раздаривания собственного имущества, происходящий у индейцев в определенные праздничные дни; проще и понятней сказать – всеобщая пьянка в складчину. Нажитку это не способствует, но оставляет приятную память (должно быть). И если внегосударственная щедрость Горбачева в христианском контексте напоминает о молодом Франциске Ассизском, начавшем выбрасывать из окна достояние отца – богатого торговца тканями, то ельцинский всероссийский загул сравнить не с чем, кроме этого потлача. Началось со знаменитого: берите столько автономии, сколько можете! – а продолжилось пресловутой приватизацией с выплатой на душу населения ваучера стоимостью, помнится, тридцать четыре доллара.

Дальнейшее известно и напоминания не требует. За десять примерно горбачевски-ельцинских лет Россия пережила Февральскую революцию и НЭП одновременно. Нужно благодарить Бога, что за это время она не обрушилась ни в новый Октябрь 17-го, ни в сталинский террор, ни в югославский вариант войны всех против всех. И что бы ни происходило в России сейчас, говорить о возвращении к советского типа тоталитаризму не приходится. И это не потому, что за это время народ стал политически умудреннее (в этом очень позволительно сомневаться), а политически созрела власть. Она поняла, что проводить властную волю можно в любом желательном для нее направлении, не прибегая для этого к массовому террору, а наоборот, развлекая население сплетнями из жизни поп-звезд. Пугачева и Киркоров – лучшая для населения отдушина, чем Горбачев и Ельцин. А ведь понять это – тоже немало. Это тоже ведь некий элемент европеизма, американизма, цивилизованности. Ориентация по звездам – но не кремлевским. Да здравствует Ксюша Собчак!

Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/262832.html

* * *

[«Петр сделался русской поэзией, а не русской правдой» ]

Первым русским европейцем считается Петр Великий. Оспаривать это, в общем, не приходится, и по одной очень важной причине: в истории, в понимании истории массовым сознанием важны не столько фактическая правда, сколько воодушевляющий миф, сакральный символ. Петр стал таким мифом, и созданный им город Санкт-Петербург, это общеизвестное окно в Европу. В то же время, по словам одного остроумца, как доказано всей русской литературой, это город в действительности несуществующий. Призрачность Петербурга утверждали и Достоевский, и Андрей Белый. Противопоставим ли им и многим другим главного русского — Пушкина, это пресловутое «наше всё»? Пушкин как раз и есть главный строитель петровского мифа — в поэзии своей, в «Полтаве», в «Медном всаднике». Но вот он задумывает писать Историю Петра, изучает материалы и пишет знаменитые слова: указы Петра писаны будто кнутом. Петр, по истечении времен, сделался русской поэзией, а не русской правдой. Он, словами опять же Пушкина, возвышающий обман России, а не ее низкая истина.

Вот резюме петровских реформ, даваемое Ключевским; приведя слова Петра, адресованные Остерману: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом», Ключевский продолжает: