Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

В тогдашней «Литературной газете» появилась статья «Ахматов и Цветаев». Автор радовался тому факту, что помимо общеизвестных Ахматовой и Цветаевой появились поэты Ахматов и Цветаев, выпустившие каждый по книге стихов. Точно по Гоголю («Невский проспект»): это не тот Шиллер, который написал «Историю тридцатилетней войны», а известный Шиллер, сапожник с Гороховой улицы. Вот я и говорил, что таким фактам не радоваться надо, а скорее стыдиться их, этого поэтического поноса. Тогда же в числе дебютантов появились поэты Василий Ноздрев и, самое интересное, — Александр Пушкин. Как будто мало автора «Истории села Горюхина»!

Конечно, кропать стишки – занятие само по себе безвредное. Но инфляция стихов если не болезнь сама по себе, но симптом некоей болезни, именно – фантастического представления о действительности, способности увлекаться различными химерами, утрата трезвости в суждениях о мире. Коммунизм тоже ведь был своего рода поэзией, всякая утопия – поэтична. Такой утопией и такой поэзией является нынешний мусульманский фундаментализм, выступающий с проектом и требованием восстановления великого Халифата, куда, так сказать, на законных основаниях включают испанскую Андалузию.

Так и в России до сих пор находятся люди, тоскующие и даже злящиеся, что когда-то русская Аляска была продана американцам. Так что же теперь – бомбы кидать? подрывать аляскинские нефтепроводы? Дай этим мечтателям волю и власть, они так бы и действовали.

Поэзия хороша там, где ей и место: в жизни языка, в динамических его проявлениях. А в повседневности лучше говорить прозой, как мольеровский Журден, и не замечать этого.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/263130.html

* * *

[Русские европейцы: Горбачев и Ельцин]

04.09.2006 18:04 Борис Парамонов

Это и верно, и в то же время – вопиющая ложь. Думать, что в России в это время торжествовала демократия – значит стать на точку зрения тех бедных людей, для которых была придумана утешительная (только вот утешающая ли?) рифма к демократии – дерьмократия. Куда вернее будет сказать, что горбачевски-ельцинские годы – это разгул анархии, бандитского беспредела, всеобщего обнищания и унизительной для традиционного русского сознания утраты страной великодержавного статуса. Говорить, что плюсы в этой ситуации были большее ее минусов, могут только люди, для которых альфа и омега национального бытия – свобода прессы и сексуальных меньшинств.

Едва ли не на поколение вперед русским массовым сознанием овладела идея – по существу предрассудок – тождественности свободы и анархии. В этом смысле Горбачев и Ельцин могут рассматриваться не как удачливые европейские реформаторы России, а как политические деятели, надолго (будем надеяться, что не навсегда) скомпрометировавшие западную идею в России. В сущности? никто и не ждал от них присяги на верность Европе, строю демократических западных идей. Горбачевым в его первых реформаторских попытках управлял, несомненно, проект так называемого социализма с человеческим лицом – и даже не столько в скандинавском его варианте, сколько в модификации известной Пражской весны. Недаром же его соседом по студенческому общежитию в Московском университете был чех Млынарж, будущий деятель правительства Дубчека. Но главное влияние, конечно, шло со стороны Александра Николаевича Яковлева – видного и, что называется, прогрессивно настроенного партаппаратчика, впавшего в немилость и отправленного послом в Канаду. Нет слов, это был порядочный человек доброй воли. Пафос Яковлева, которым он сумел увлечь Горбачева, - правда. Солженицын в свое время написал, что если такие сдвиги произошли от вполголоса сказанного слова правды (имея в виду собственную писательскую деятельность), то какой же геологический обвал случится, когда на страну хлынет вся правда о ее советских годах! Так и произошло. Советский Союз, коммунистическая система обрушилась от слова, стены Иерихона пали от звуков трубы. Режим был идеократией, или, еще лучше сказать, логократией, - стоял и держался на системе слов, системе лжи. Слово, но только правдивое, его и похоронило.